Ходасевич Владислав Фелицианович

Х одасе́вич Владислав Фелицианович [16 (28) мая 1886, Москва — 14 июня 1939, Париж] — русский поэт, критик, мемуарист. С 1922 года жил и работал в эмиграции. В стихах (сборники «Путем зерна», 1920, «Тяжелая лира», 1922; цикл «Европейская ночь», 1927), сочетающих традицию русской классической поэзии с мироощущением человека 20 века, — трагический конфликт свободной человеческой души и враждебного ей мира, стремление преодолеть разорванность сознания в гармонии творчества. Биография Державина (1931), сборник статей «О Пушкине» (1937), книга воспоминаний «Некрополь» (1939).
Владислав Ходасевич родился 6 (28) мая 1886 года в Москве. Отец — выходец из польской дворянской семьи, мать — дочь перешедшего из иудаизма в православие еврея — воспитывалась в польской семье ревностной католичкой; католиком крещен и Xодасевич. В детстве увлекался балетом, занятия которым вынужден был оставить из-за слабого здоровья. С 1903 года он жил в доме брата, известного адвоката М. Ф. Ходасевича, отца художницы Валентины Ходасевич.
Редактировать

Юность. В кругу символистов

В 1904 году Владислав поступил на юридич. факультет Московского университета, в 1905 году перешел на филологический факультет, но курса не окончил. Тогда же посещает московский литературно-художеств. кружок, где выступают с чтением стихов и докладов В. Я. Брюсов, А. Белый, К. Д. Бальмонт, Вяч. Иванов, — живая встреча с символистами, литературными кумирами поколения Xодасевича. Влиянием символизма, его словаря, общепоэтических клише отмечена первая книга «Молодость» (М., 1908).
В иной тональности написан «Счастливый домик» (М., 1914; переиздан в 1922 и 1923), получивший доброжелательную критику; посвящен второй жене Xодасевича с 1913 Анне Ивановне, урожд. Чулковой, сестре Г. И. Чулкова — героине стихов сборника (содержит также цикл, связанный с увлечением поэта Е. В. Муратовой, «царевной», бывшей женой П. П. Муратова, приятеля Xодасевича; с ней он совершил поездку в Италию в 1911). В «Счастливом домике» Xодасевич открывает мир «простых» и «малых» ценностей, «радости любви простой», домашней безмятежности, «медленной» жизни — того, что позволит ему «спокойно жить и мудро умереть». В этом сборнике, не включенном, как и «Молодость», в Собр. стих. 1927, Xодасевич впервые, порывая с выспренностью символизма, обращается к поэтике пушкинского стиха («Элегия», «К музе»).
Редактировать

Критические опыты. Смена привязанностей

В 1910-е годы он выступает и как критик, к мнению которого прислушиваются: помимо откликов на новые издания мэтров символизма, он рецензирует сборники литературной молодежи, осторожно приветствует первые книги А. Ахматовой, О. Э. Мандельштама; выделяет, независимо от литературной ориентации, поэтические сборники 1912-1913 годов Н. А. Клюева, М. А. Кузмина, Игоря Северянина — «за чувство современности», впрочем, вскоре в нем разочаровывается («Русская поэзия», 1914; «Игорь Северянин и футуризм», 1914; «Обманутые надежды», 1915; «О новых стихах», 1916). Xодасевич выступает против программных заявлений акмеистов (отмечая при этом «зоркость» и «собственный облик» «Чужого неба» Н. С. Гумилева, подлинность дарования Ахматовой) и, особенно, футуристов. В полемике с ними формировались основные моменты историко-литературной концепции Xодасевича, рассредоточенной по разным работам: традиция, преемственность есть способ самого бытия культуры, механизм передачи культурных ценностей; именно литературный консерватизм обеспечивает возможность бунта против отжившего, за обновление литературных средств, не разрушая при этом культурную среду.
В середине 1910-х годах изменяется отношение к Брюсову: в рецензии 1916 года на его книгу «Семь цветов радуги» Xодасевич назовет его «самым умышленным человеком», насильственно подчинившим «идеальному образу» свою настоящую природу (см. очерк «Брюсов» в «Некрополе»). Длительные (с 1904 года) отношения связывают Xодасевича с Андреем Белым, он видел в нем человека, «отмеченного... несомненной гениальностью» (Собр. соч., т. 2, с. 288), в 1915 году через поэта Б. А. Садовского сближается с М. О. Гершензоном, своим «учителем и другом».
Редактировать

Горькая утрата. Болезнь

В 1916 году кончает самоубийством его близкий друг Муни (С. В. Киссин), несостоявшийся поэт, раздавленный, простой жизнью, увиденной без привычного символистского удвоения; об этом Xодасевич позднее напишет в очерке «Муни» («Некрополь»). В 1915-1917 годах наиболее интенсивно занимается переводами: польских (3. Красиньский, А. Мицкевич), еврейских (поэмы С. Черниховского, из древне-еврейской поэзии), а также армянских и финских поэтов. С переводами связаны его статьи 1934 года «Бялик» (Xодасевич отмечал в нем слитность «чувства и культуры» и «чувства национального») и «Пан Тадеуш». В 1916 году заболевает туберкулезом позвоночника, лето 1916 и 1917 годов проводит в Коктебеле, живет в доме М. А. Волошина.
Редактировать

Вера в обновление. «Путем Зерна»

Творчески воспитавшийся в атмосфере символизма, но вошедший в литературу на его излете, Xодасевич вместе с М. И. Цветаевой, как он писал в автобиографич. очерке «Младенчество» (1933), «выйдя из символизма, ни к чему и ни к кому не примкнули, остались навек одинокими, «дикими». Литературные классификаторы и составители антологий не знают, куда нас приткнуть» («Колеблемый треножник», с. 255). Вышедшая в 1920 году книга «Путем Зерна» посвящена памяти С. Киссина), собранная в основном в 1918 году (переиздана: Пг., 1922) — свидетельство литературной самостоятельности и литературной обособленности Xодасевича. Начиная с этого сборника, главной темой его поэзии станет преодоление дисгармонии, по существу неустранимой. Он вводит в поэзию прозу жизни — не снижающе-выразительные детали, а жизненный поток, настигающий и захлестывающий поэта, рождающий в нем вместе с постоянными мыслями о смерти чувство «горького предсмертья». Призыв к преображению этого потока, в одних стихах заведомо утопичен («Смоленский рынок»), в других «чудо преображения» удается поэту («Полдень»), но оказывается кратким и временным выпадением из «этой жизни»; в «Эпизоде» оно достигается через почти мистическое отделение души от телесной оболочки. «Путем Зерна» включает стихи, написанные в революционные 1917-1918 годы: революцию, февральскую и октябрьскую, Xодасевич воспринял как возможность обновления народной и творческой жизни, он верил в ее гуманность и антимещанский пафос, именно этот подтекст определил эпичность тона (при внутренней напряженности) описания картин разрухи в «страдающей, растерзанной и падшей» Москве («2-го ноября», «Дом», «Старуха»).
Редактировать

Поиски места в новой России

После революции Xодасевич пытается вписаться в новую жизнь, читает лекции о Пушкине в литературной студии при московском Пролеткульте (прозаический диалог «Безглавый Пушкин», 1917, — о важности просветительства), работает в театральном отделе Наркомпросса, в горьковском издательстве «Всемирная литература», «Книжной Палате». О голодной, почти без средств к существованию московской жизни послереволюционных лет, осложняющейся длительными болезнями (Xодасевич страдал фурункулезом), но литературно насыщенной, он не без юмора расскажет в мемуарных очерках середины 1920–1930-х годов: «Белый коридор», «Пролеткульт», «Книжная Палата» и др.
В конце 1920 года Xодасевич переезжает в Петербург, живет в «Доме искусств» (очерк «Диск», 1937), пишет стихи для «Тяжелой лиры». Выступает (вместе с А. А. Блоком) на чествовании Пушкина и И. Ф. Анненскогос докладами: «Колеблемый треножник» (1921) и «Об Анненском» (1922), одном из лучших литературно-критических эссе Ходасевича, посвященном всепоглощающей в поэзии Анненского теме смерти: он упрекает поэта в неспособности к религиозному перерождению. К этому времени Xодасевич уже написал о Пушкине статьи «Петербургские повести Пушкина» (1915) и «О «Гавриилиаде»» (1918); вместе с «Колеблемым треножником», эссеистскими статьями «Графиня Е. П. Ростопчина» (1908) и «Державин» (1916) они составят сборник «Статьи о рус. поэзии» (Пг., 1922).
Редактировать

Венок Пушкину

Пушкинский мир и биография поэта всегда будут притягивать Xодасевича: в кн. «Поэтическое хозяйство Пушкина» (Л., 1924; издана «в искаженном виде» «без участия автора»; переработанное издание: «О Пушкине», Берлин, 1937), обращаясь к самым разнородным сторонам его творчества — самоповторениям, излюбленным звукам, рифмам «кощунствам» — он старается уловить в них скрытый биографический подтекст, разгадать способ претворения в поэтический сюжет биографического сырья и самую тайну личности Пушкина, «чудотворного гения» России. Xодасевич находился в постоянном духовном общении с Пушкиным, творчески от него удаленном.
Редактировать

Эмиграция. В кругу А. М. Горького

В июне 1922 года Владислав Ходасевич вместе с Н. Н. Берберовой, ставшей его женой, покидает Россию, живет в Берлине, сотрудничает в берлинских газетах и журналах; в 1923 году происходит разрыв с А. Белым, в отместку давшим язвительный, в сущности пародический, портрет Xодасевича в своей кн. «Между двух революций» (М., 1990, с. 221-224); в 1923-1925 годах помогает А. М. Горькому редактировать журнал «Беседа», живет у него с Берберовой в Сорренто (октябрь 1924 — апрель 1925), позднее Xодасевич посвятит ему несколько очерков. В 1925 году переезжает в Париж, где остается до конца жизни.
Редактировать

Сквозь толщу жизни

Еще в 1922 году вышла «Тяжелая лира» (М.-Пг.; берлинское уточненное издание — 1923), исполненная нового трагизма. Как и в «Путем Зерна», преодоление, прорыв — главные ценностные императивы Xодасевича («Перешагни, перескочи, / Перелети, пере- что хочешь»), но узаконивается их срыв, их возвращение в вещественную реальность: «Бог знает, что себе бормочешь, / Ища пенсне или ключи». Душа и биографическое я поэта расслаиваются, они принадлежат разным мирам и когда первая устремляется в иные миры, я остается по сию сторону — «кричать и биться в мире вашем» («Из дневника»). Вечная коллизия противостояния поэта и мира у Xодасевича приобретает форму физической несовместимости; каждый звук действительности, «тихого ада» поэта, терзает, оглушает и уязвляет его.
Редактировать

О России

Особое место в книге и в поэзии Xодасевича занимает стих. «Не матерью, но тульскою крестьянкой... я выкормлен», посвященной кормилице поэта, благодарность которой перерастает в манифест литературного самоопределения Xодасевича; приверженность рус. языку и культуре дает «мучительное право» «любить и проклинать» Россию.
Редактировать

«Европейская ночь»

Жизнь в эмиграции сопровождается постоянным безденежьем и изнурительным литературным трудом, сложными отношениями с литераторами-эмигрантами, сначала из-за близости к Горькому. Xодасевич много печатается в журнале «Современные записки», газете «Возрождение», где с 1927 года ведет отдел литературной летописи. В эмиграции у Xодасевича складывается репутация придирчивого критика и неуживчивого человека, желчного и ядовитого скептика. В 1927 году выходит «Собрание стихов» (Париж), включающее последнюю небольшую книгу «Европейская ночь», с поразительным стихотворением «Перед зеркалом» («Я, я, я. Что за дикое слово! / Неужели вон тот — это я?», 1924). Естественная смена образов — чистого ребенка, пылкого юноши и сегодняшнего, «желчно-серого, полуседого / И всезнающего, как змея» — для Xодасевича следствие трагической расколотости и ничем не компенсируемой душевной растраты; тоска о цельности звучит в этом стихотворении как нигде в его поэзии. В целом же стихи «Европейской ночи» окрашены в мрачные тона, в них господствует даже не проза, а низ и подполье жизни («Под землей»). Он пытается проникнуть в «чужую жизнь», жизнь «маленького человека» Европы, но глухая стена непонимания, символизирующего не социальную, а общую бессмысленность жизни отторгает поэта.
После 1928 года Xодасевич почти не пишет стихов, на них, как и на других «гордых замыслах» (в т. ч. на биографии Пушкина, которую так и не написал), он ставит «крест»: «теперь у меня нет ничего» — пишет он в августе 1932 года Берберовой, ушедшей от него в том же году; в 1933 году женится на О. Б. Марголиной.
Редактировать

Чуткий камертон

Xодасевич становится одним из ведущих критиков эмиграции, откликается на все значимые публикации за рубежом и в Советской России, в т. ч. книги Г. В. Иванова, М. А. Алданова, И. А. Бунина, В. В. Набокова, З. Н. Гиппиус, М. М. Зощенко, М. А. Булгакова, ведет полемику с Адамовичем, стремится привить молодым поэтам эмиграции уроки классического мастерства. В статье «Кровавая пища» (1932) историю русской литературы рассматривает как «историю уничтожения русских писателей», приходя к парадоксальному выводу: писателей уничтожают в России, как побивают камнями пророков и таким образом воскрешают к грядущей жизни. В статье «Литература в изгнании» (1933) анализирует все драматические аспекты бытования эмигрантской литературы, констатирует кризис поэзии в одноименной статье (1934), связывая его с «отсутствием мировоззрения» и общим кризисом европейской культуры (смотри также рецензию на книгу Вейдле «Умирание искусства», 1938).
Редактировать

Творческое завещание

Последний период творчества завершился выходом двух прозаических книг — яркой художественной биографии «Державин» (Париж, 1931), написанной языком пушкинской прозы, с использованием языкового колорита эпохи, и мемуарной прозы «Некрополь» (Брюссель,
Анненков Юрий Павлович (Владислав Ходасевич)
Портрет работы Анненкова
1939), составленной из очерков 1925-1937 годов, публикуемых, как и главы «Державина», в периодике. И Державин (от прозаизмов которого, как и от «страшных стихов» Е. А. Баратынского и Ф. И. Тютчева вел свою генеалогию Xодасевич), показанный через грубый быт своего времени, и герои «Некрополя», от А. Белого и А. А. Блока до Горького, увидены не помимо, но сквозь малые житейские правды, в «полноте понимания». Xодасевич обратился к мировоззренческим истокам символизма, выводящим его за пределы литературной школы и направления. Внеэстетический, по существу, замах символизма безгранично расширить творчество, жить по критериям искусства, сплавить жизнь и творчество — определил «правду» символизма (прежде всего неотделимость творчества от судьбы) и его пороки: этически не ограниченный культ личности, искусственная напряженность, погоня за переживаниями (материалом творчества), экзотическими эмоциями, разрушительными для неокрепших душ («Конец Ренаты» — очерк о Н.Н. Петровской, «Муни»). Разрыв с классической традицией, по Ходасевичу, наступает в постсимволистскую, а не символистскую эпоху (Бочаров, Сюжеты..., с. 439—440), отсюда пристрастные оценки акмеистов и Гумилева. Несмотря на верность многим заветам символизма, Ходасевич-поэт, с его «душевной раздетостью» и обновлением поэтики, принадлежит постсимволистскому периоду русской поэзии.
Редактировать

Дополнительная литература

  • Вейдле В.В. Поэзия Ходасевича // «Совр. записки», Париж, 1928, кн. 34.
  • Сурат И. Пушкинист Владислав Ходасевич. М., 1994.
  • Левин Ю. И. Заметки о поэзии Вл. Ходасевича // «Wienez zlawiztischer Almanach», 1986, Bd. 17.
  • Берберова Н. Н. Курсив мой! 1996 (ук.).
  • Бочаров С. Г. «Памятник» Ходасевича // В кн: Сюжеты рус. лит-ры. М., 1999 (обширная лит.).
  • Руссова Н. Ю. Тайна лирического стихотворения: от Державина до Ходасевича. - М.: Глобулус: ЭНАС, 2005.
  • Бень Е. М. Не весь реестр. - М.: Пробел, 2000.

Сочинения

  • Державин. М., 1988 (включает статьи «Державин», «Павел I» и др.; вступит ст. и комм. Зорина).
  • Стихотворения. Л., 1989 (включает переводы, вступит. ст. и прим. Н. А. Богомолова).
  • Колеблемый треножник: Избранное. М., 1991.
  • Собр. соч. т. 1—4 (в т.4 письма и прозаич. опыты Ходасевича), М.: Согласие, 1996—97 (вступит ст. С.Г. Бочарова, комм. его же, И. П. Андреевой, Н. А. Богомолова и др.).
  • Некрополь. Лит-ра и власть / Письма Б. А. Садовскому. М., 1996; Письма М.В. Вишняку — «Знамя», 1991, № 12.
  • Малмстад Д. Переписка В.Ф. Ходасевича с А.В. Бахрахом — «Новое лит. обозрение», 1993, № 2.
  • Переписка В.Ф. Ходасевича и М.В. Гершензона // «De visu», 1993, №5.

Смотри также

Статья находится в рубриках
Яндекс.Метрика