Северянин Игорь

Родился в семье военного инженера, мать из дворянского рода Шеншиных. Среди относительно близкой родни — советская феминистка и дипломат А. М. Коллонтай и известная оперная певица Е. К. Мравина.

Жил в Петербурге; в 1896 отец, разъехавшись с матерью, забрал его в окрестности Череповца, где они прожили до 1903. После краткого пребывания с отцом на Дальнем Востоке в 1904 поселился с матерью в Гатчине под Петербургом. Систематического образования не получил.

Своим литературным дебютом Северянин считал публикацию стихотворения «Гибель «Рюрика» во втором номере журнала «Досуг и дело» за 1905, однако еще до этого, с 1904 начал выпускать на свои средства стихотворные брошюры (всего их вышло 35).

Всероссийскую известность приобрел в 1910, когда Л. Н. Толстой уничтожающе отрицательно отозвался о стихах Северянина. Этот отзыв попал в газеты и, как писал сам поэт, «...с тех пор каждая моя новая брошюра тщательно комментировалась критикой на все лады, и с легкой руки Толстого меня стали бранить все, кому не было лень». Известности Северянина много способствовали В. Я. Брюсов и Федор Сологуб.

Своими учителями Северянин провозглашал ныне практически совсем забытых поэтов, приобретших известность в 1880-е годы, — К. М. Фофанова и М. А. Лохвицкую, которые для символистов выглядели лишь робкими предшественниками. Таким образом, он формулировал свою позицию в литературе, считая себя миновавшим уроки символизма и сразу оказавшимся в постсимволизме.

К моменту выхода в свет «Громокипящего кубка» (1914), который за 5 лет выдержал 9 изданий, Северянин уже был «повсеградно оэкранен», то есть всероссийски знаменит. Немало для его популярности сделало литературное течение, названное «эгофутуризмом» (сам термин появился весной 1911), а уже в самом начале 1912 был издан написанный Северянином манифест «Скрижали» в брошюре «Пролог «Эго-футуризм». Эпатирующие выступления эгофутуристов неизменно привлекали внимание прессы, несмотря на эфемерный характер этой школы, от которой Северянин отрекся в специальной стихотворной листовке «Эпилог «Эго-футуризм» уже в октябре 1912. Однако в глазах современников он по-прежнему оставался эгофутуристом и вождем целого литературного направлении. В 1912 намечался контакт Северянина с «Цехом поэтов» и будущими акмеистами, однако реального сотрудничества не получилось.

Росту популярности Северянина способствовали его турне по России с чтением стихов, иногда вместе с другими поэтами (в том числе и с В. В. Маяковским и Д. Д. Бурлюком). С началом Первой мировой войны число изданий сборников Северянина значительно сократилось. Если первые книги открывали читателям автора в высшей степени своеобразного, то последующие выглядели повторением уже хорошо известного. Особое разочарование газетной и журнальной критики вызвали стихи Северянина, написанные после начала Мировой войны.

На фоне русской поэзии Серебряного века творчество Северянина стоит несколько особняком. Славу ему принесли стихи (сам он называл их придуманным словом «поэзы») начала 1910-х годов, очень часто вызывавшие обвинения в манерности, вычурности, неоправданно частом употреблении неологизмов и пр. Однако время показало, что именно парадоксальное сочетание поразительного временами безвкусия с энергией стиха («Стих его отличается сильной мускулатурой кузнечика», как писал О.Э. Мандельштам), природной напевностью, краткой точностью многих эпитетов заставляет считать его безусловно заслуживающим пристального внимания.

Наиболее проницательным критикам казалось, что поэзия Северянина есть голос современного человека, оказавшегося в резко меняющейся социальной и бытовой обстановке («...прямо культурное событие», сказал о ней Н. С. Гумилев).

Вторжение множества новых предметов в жизнь, меняющую свой темп и ритм, установление более тесных контактов с Западом, урбанизация, затушевывание моральных норм выглядели достаточным оправданием его творчества, тем более, что его можно было читать не только как лирику, написанную от своего лица, но и как иронический портрет лирического героя, не совпадающего с автором. Такому отношению способствовал сам Северянин, говоря, что он «не лирик, а ироник». Довольно отчетливое противопоставление гротескно-элегантной городской жизни, изображенной в наиболее прославленных стихах Северянина, и близкого к природе существования, также возможного для современного человека, выглядело естественной традицией русской поэзии, облекающейся в новаторские, но вполне приемлемые для современности формы.

Однако дальнейшее развитие поэзии Северянина показало, что критики приписывали ему больше, чем было на самом деле. То, что могло читаться как ирония, — на деле было вполне серьезным, казавшиеся необычными и своеобразными стихотворные размеры стали повторяться, неологизмы, строившиеся по уже знакомым словообразовательным моделям, потеряли прелесть новизны. Но хуже всего оказалось то, что «душа современного человека», которую пытались увидеть в его стихотворениях, оказалась пустой и ничтожно.: «...он настоял на праве поэта быть искренним до вульгарности» (Н. С. Гумилев).

Эта искренность, однако, имела мало отношения к действительной жизни поэта, скорее она легитимизировала его право преображать низкую действительность в возвышенные картины. Герои стихотворений Северянина роскошествуют в дворцах и «озерзамках», тогда как сам автор и большинство его читателей живут в обстановке весьма прозаической.

Хотя о оставался еще популярен, наиболее тонкие его критики (преимущественно из числа поэтов) уже писали об упадке творчества Северянина после кратковременного взлета. Один из наиболее серьезных упреков содержится в словах В. И. Иванова: «…вообразите блудного сына, который из поколения в поколение накопленные книги родительские начинает распродавать и покупает на них ликер... Таков Игорь Северянин».

С 1912 Северянин нередко посещает летом эстонскую деревню Тойла, которая с 1918 становится его постоянным прибежищем до 1935. В феврале 1918 он отправляется в Москву, где на вечере в Политехническом музее он был «королем поэтов», победив в открытом соревновании Маяковского и Каменского (или, по другим сведениям, К. Д. Бальмонта). После этого с большим трудом Северянин добирается до Тойлы и вернуться оттуда в Россию уже не может, оставаясь «дачником».

Для читателей, следивших за литературой русского авангарда, и сам Северянин, и его стихи выглядели в это время безнадежно устаревшими. Впрочем, люди с более традиционными поэтическими вкусами даже и в это время чувствовали очарование его стихов, особенно ранних.

В 1921 он женился (единственный законный брак) на дочери хозяина дома, где он жил в Тойле, — Фелиссе Круут, что еще более привязало его к Эстонии. О жизни в небольшой рыбацкой деревне, осложняемой тяжелым материальным положением, Северянин говорил с любовью, однако в воспоминаниях о нем прорываются и иные ноты. Из Эстонии он нередко отправлялся на гастроли по Европе (Литва, Латвия, Германия, Финляндия, Польша, Чехословакия, Франция и др. страны). Он довольно много печатался в газетах русской эмиграции, однако в солидные журналы его стихи практически не принимают. Помимо стихов, публиковал мемуарную и очерковую прозу. Время от времени его творчество вызывало довольно оживленную полемику, но чаще воспринималось как явление далекого прошлого. И сам Северянин предпочитал держаться в стороне от эмигрантской печати и поэзии, весьма резко их оценивая. Большая часть поэтов русской эмиграции платила ему тем же, однако М. И. Цветаева писала ему после посещения его парижского вечера: «… Среди стольких признаков, сплошных привидений — Вы один были — жизнь...».

В 1920-1930-е гг. много переводит эстонских поэтов, выпускает книгу переводов «Поэты Эстонии» (1929) и сборники стихов Х. Виснапуу, А. Раннита, М. Ундер. После присоединения Эстонии к СССР в 1940 демонстрирует лояльность новой власти, печатаясь в местных газетах и изредка в московской печати. После начала войны между Германией и СССР Северянин обратился с просьбой об эвакуации в глубь России, но остался в Эстонии.

Его стихотворения и поэмы эстонского периода вызывали и продолжают вызывать разноречивые отклики критики. Постепенно его поэзия отказывается от того, что можно было бы расценить как футуристические новации, приходит к «новой простоте», но за ней еще более явственно обнаруживается внутренняя несамостоятельность поэта, отсутствие в его поэзии собственного художественного мира, вялость стиха. Почти пропадают провалы вкуса, но и запоминающиеся стихотворения исчезают, уровень поэзии становится ровным, но весьма средним.

В СССР стихи Северянина почти не печатали, лишь в 1976 вышел небольшой сборник избранных произведений. В постсоветской России издавался неоднократно.

Автор: Н.А. Богомолов