Кузмин Михаил Алексеевич

Михаил Кузмин родился в небогатой дворянской семье, с материнской стороны у него были французские корни. Вскоре после рождения был увезен из Ярославля в Саратов, где прожил до 1884, после чего с родителями переехал в Петербург. В 1891 окончил 8-ю гимназию (где сдружился с племянником известного историка Б. Н. Чичерина Г. В. Чичериным, будущим советским наркомом иностранных дел). Три года учился в петербургской консерватории у Н. А. Римского-Корсакова, далее занимался музыкой самостоятельно. Параллельно пробовал силы в литературе, однако в печати не выступал. Первая публикация — нотная («Три романса», 1898, на стихи и собственные). Рано определившаяся гомосексуальность приводила к психологическим кризисам, в том числе к попытке самоубийства. В 1896 путешествовал в Египет, в 1897 — в Италию, что дало впечатления на долгие годы.

Ранняя (до середины 1900-х гг.) жизнь Кузмина часто представлялась ему «колебаниями маятника», когда интересы и, соответственно, темы творчества резко менялись – от сугубо русских, с пристальным вниманием к старообрядчеству, до современного западного модернизма, но особый интерес вызывали несколько культурных эпох: античность, первые века христианства, итальянское Возрождение, 18 в. во Франции и конец 18 — начало 19 вв. в Германии.

С начала 20 в. начинается вхождение Кузмина в круг русской культурной элиты. Близкий к «Миру искусства» кружок «Вечера современной музыки» устраивает концерт из его произведений (1905), публикация стихов и оперного либретто в «Зеленом сборнике стихов и прозы» (1905) вызывает заинтересованное внимание В. Я. Брюсова и А. А. Блока, в 1906 стихотворный цикл «Александрийские песни» и повесть «Крылья» печатает журнал «Весы», с этого же года Кузмин становится завсегдатаем «Башни» Вяч. И. Иванова, для театра В. Ф. Комиссаржевской пишет музыку к «Балаганчику» Блока в постановке В. Э. Мейерхольда, завязывает близкие отношения с художниками – К. А. Сомовым, С. Ю. Судейкиным, Н. Н. Сапуновым и др.

Связанность с символистскими предприятиями, однако, не означает принадлежности Кузмина к этому направлению (как, впрочем, и к более поздним – акмеизму или футуризму). Его поэзия, сближаясь с символистской, просвечивающим «вторым планом», впервые входившими в литературу описаниями ранее запретных или экзотических тем, утонченностью мастерства, дистанцировалась от нее нежеланием обращаться к «большим темам», создавать какое бы то ни было «соборное искусство» и в первую очередь — стремлением к индивидуализации всякого переживания. Поэтическое слово Кузмина при всей его изысканной сложности решительно отказывалось от заранее данного символического наполнения. Еще более заметны были различия в прозе, где на первый план выдвигалась ясность, сюжетная насыщенность, свободное и лишенное дотошной вещности воспроизведение исторических эпох, за которыми только очень внимательный читатель мог заметить, что она часто «...кажется ... странной, непривычной, загадочной» (Б. М. Эйхенбаум), причем это касается всей прозы 1900-1910-х гг. — как «исторической» («Приключения Эме Лебефа», 1906, «Повесть об Элевсиппе, рассказанная им самим», 1906, «Подвиги великого Александра», 1909, «Чудесная жизнь Иосифа Бальзамо, графа Калиостро», 1919 и др.), так и «современной» («Картонный домик», 1906-1907, «Двойной наперсник», 1908, «Нежный Иосиф», 1908-1909, «Плавающие путешествующие», 1915 и мн. др.). Принципы своей прозы описаны Кузминым в статье «О прекрасной ясности» (1909), часто ошибочно считаемой манифестом акмеизма.

Первая книга стихов Кузмина «Сети» (1908) во многом определила все его возможности как поэта. С одной стороны, в ней немало непритязательных и часто стилизованных стихотворений «на случай»; с другой, несколько сюжетных лирических циклов посвящены любви, предстающей в разных обличиях — то исключительно плотской, то основанной на близости духовных интересов, то платонически возвышенной и мистически насыщенной, и во всех этих вариантах Кузмин разрабатывает интонационно подвижный, гибкий и выразительный слог, до сих пор поражающий разнообразием; в «Александрийских песнях», составивших отдельный раздел книги, используя верлибр, воссоздает исторически и культурно отдаленную эпоху как увиденную глазами современника. Две следующие книги («Осенние озера», 1912; «Глиняные голубки», 1914) на первый план выдвигают или непритязательность, лишь изредка становящуюся лирически непосредственной, или стилизации («Духовные стихи», «Праздники Пресвятой Богородицы», «Новый Ролла» и др.).

В конце 1900-х и первой половине 1910-х гг. Кузмин становится одной из заметнейших фигур артистического Петербурга. В первые годы существования журнала «Аполлон» (1909-1912) он является его ближайшим сотрудником, в том числе литературным и театральным обозревателем. Его пьесы (иногда с собственной музыкой) идут во многих театрах, от почтенного Малого театра и оригинального Дома интермедий до непритязательных театров миниатюр. Он постоянный посетитель и сотрудник популярнейшего артистического кабаре «Бродячая собака». Одна за другой выходят книги прозы, в газетах и массовых журналах печатаются его рассказы и стихи.

С началом Первой мировой войны количество его литературной продукции увеличивается, а качество ухудшается. Вынужденный зарабатывать на жизнь не только для себя, но и для ставшего его спутником до конца жизни начинающего писателя Ю. И. Юркуна, Кузмин рискует превратиться в ординарного литератора. Однако ход войны и опасения за судьбу Юркуна приводят Кузмина к антивоенным настроениям и ожиданиям общественных перемен. Февральскую революцию он встречает восторженно (публикует ряд стихотворений, не вошедших в книги), в период между Февралем и Октябрем зарабатывает репутацию «большевика», возлагает большие надежды на перемены после Октябрьского переворота. Однако начавшееся при новой власти подавление человеческой индивидуальности вскоре приводит его к разочарованию, окончательно укрепившемуся после убийства царской семьи в июле 1918.

Начиная с цикла «Плен» (1919) и до конца 1920-х гг., он регулярно пишет откровенно контрреволюционные стихи, хотя и не имеет возможности их публиковать. Вместе с тем с начала 1920-х гг. в его творчестве и критике современная эпоха все чаще уподобляется временам первого христианства, звучат слова о том, что «прожить нельзя без веры и надежды», а надежды связываются с творчеством.

Первый послеоктябрьский сборник «Вожатый» (1918), как и книга «Эхо» (1921), состоит из нескольких циклов едва ли не лубочных стихов, рядом с которыми довольно неожиданно появляются произведения с усложненной поэтикой: сложная неклассическая ритмика, новаторская рифма, прихотливые ассоциации, соединение разнообразных исторических пластов, временами — словотворчество вызывали у самого поэта, его читателей и критиков ощущение близости к футуристической поэтике, особенно к творчеству Маяковского 1914-1916 гг. (в эти годы поэты часто встречались), а отчасти даже «хлебниковщины» (выражение Кузмина).

Именно последняя тенденция постепенно начинает доминировать в творчестве 1920-х гг. Если сборник «Нездешние вечера» (1921) еще включает некоторое количество «упрощенных» стихотворений, то в «Параболах» (Берлин, 1923; книга была допущена в СССР лишь в незначительном числе экземпляров), «Новом Гуле» (1924) и последнем прижизненном сборнике «Форель разбивает лед» (1929) их уже практически нет. Скорее наоборот, многие стихотворения, особенно из «Парабол» и последней книги производили впечатление закодированности, нуждающейся в расшифровке. В качестве кодов поэт пользовался гностической символикой и алхимическими текстами, разнообразными мифологиями и современным кинематографом, петроградскими слухами и театральными впечатлениями, соединяя их в столь прихотливом порядке, что далеко не всегда удавалось адекватно истолковать тексты. И вместе с тем читатели, даже не понимая всей логики построения, оказываются завороженными интонационным построением, отдельными ассоциациями, пусть даже и не складывающимися в единую картину, не вполне ясными намеками, за которыми можно почувствовать весьма широкие смысловые пласты.

Новые возможности своей поэтики Кузмин использовал в прозе (незавершенные, но во фрагментах опубликованные романы «Римские чудеса», 1919-1922 и «Златое небо», оба опубликованы в 1923) и драматические произведениях («Вторник Мэри», 1921, «Лесок», 1923, опубликованная посмертно пьеса «Смерть Нерона», 1928-1929), а особенно в повлиявших на творчество Д. Хармса и А. Введенского произведениях «Пять разговоров и один случай» (1925) и «Печка в бане» (1926).

Однако зарабатывать на жизнь Кузмину приходится преимущественно переводами (самый знаменитый — «Золотой осел» Апулея), сотрудничеством с различными театрами, газетной критикой. В 1920-е гг. он становится одной из центральных фигур неофициальной интеллектуальной жизни Ленинграда. С ним регулярно общаются О. Э. Мандельштам, Б. К. Лившиц, Н. А. Клюев, А. Д. Радлова, обэриуты, молодые писатели, переводчики, искусствоведы (А. Н. Егунов, И. А. Лихачев, В. Н. Петров, А. М. Шадрин), время от времени приезжают московские гости (Б. Л. Пастернак или Э. Г. Багрицкий). Но в 1930-е гг. Кузмин печатается уже только как переводчик, его оригинальное творчество этого времени утрачено после ареста в 1938 Юркуна и изъятия рукописей. Большой интерес для историков культуры представляет многолетний дневник Кузмина, из которого в настоящее время опубликованы записи 1905-1915, 1921, 1931 и 1934 гг., остаются неопубликованными – 1917-1920 и 1922-1929 гг.

Автор: Н.А. Богомолов