Пластов Аркадий Александрович

Выходец из крестьянского рода, где были и художники-иконописцы, Аркадий Пластов начальное образование получил в духовной семинарии. Приехав в Москву, осваивал живописное мастерство в Строгановском художественно-промышленном училище (1912-14) и Московском училище живописи, ваяния и зодчества (1914-17). Испытал большое влияние ряда мастеров, входивших в «Союз русских художников» (прежде всего тех, кто, подобно А. Е. Архипову, были особо увлечены сельской темой), а также С. В. Герасимова. В 1932 пожар в его деревенской мастерской уничтожил практически все ранние работы Пластова.

Он вышел на авансцену советской культурной жизни как раз тогда, когда все художественные группировки были распущены и установилась строжайшая выставочная цензура. К тому же это были заключительные годы того «великого перелома», который безжалостно сокрушил в процессе коллективизации вековые устои крестьянской жизни. Высказаться об этом в образах, естественно, можно было лишь иносказательно, но «эзопов язык», надолго вошедший в моду, не был художнику свойственен. Язык самой краски, проникновенная точность характеров и пейзажа — это был тот арсенал, которым художник сумел воспользоваться по максимуму, не нарушая складывающихся канонов социалистического реализма, но выразив практически все, что хотел сказать.

Впрочем, ту картину, что принесла Пластову прочную известность («Колхозный праздник», 1937, Русский музей), еще никак нельзя считать триумфом искренности. Яркие, правдивые кусочки, правда характеров и обстановки вправлены тут в идеологический миф о счастливой советской деревне, которая процветает под мудрым водительством Сталина (чей портрет реет над праздником, как бы осеняя его свыше). Главные успехи мастера были впереди.

Зрелый стиль Пластова окончательно сложился в 1940-е военные годы с их тяжелыми испытаниями. В пастозной, темпераментно-импрессионистичной манере изображая своих соседей, жителей Прислонихи, художник превращает частные эпизоды их быта в поэтические символы жизни, нисколько при этом не нарушая местного колорита.

Поэтому каждое из его наиболее значительных полотен — это, по сути, целый этап российской истории, выраженный в жанрово-будничном облике. Картина «Фашист пролетел» (1942) с убитым из нацистского самолета мальчиком-пастухом, лежащим на фоне осенних перелесков и полей, воплощает идею чудовищной противоестественности войны, равно как и скорбь обо всех бедах, обрушившихся на деревню в целом. «Жатва» (1945) с изображением крестьянской семьи за скудной полевой трапезой — еще одна печальная поэма о сельском бедствии и нищете. Напротив, мажорный «Сенокос» (1945), где группа крестьян выкашивает залитую солнцем лужайку, зримо выражает те радостные социальные чаяния, что всколыхнулись с победоносным окончанием войны. Наконец, простая сценка с голой молодухой, выскочившей из баньки на талую землю, чтобы одеть маленькую дочку («Весна», 1954, все в Третьяковской галерее), была закономерно воспринята публикой как поэтический образ надежды, сопряженной с начавшейся политической «оттепелью».

Среди лучших его послевоенных произведений — «Ужин трактористов» (1951, Иркутский художественный музей; вариант 1961 года в Третьяковской галерее) и большой, многолетний цикл портретов односельчан. «Стиль Пластова», сочетающий живописную свободу кисти с меткостью жанровых и пейзажных наблюдений, способствовал сложению целого художественного течения, поставившего в центр своих интересов русское село, его традиции и современность (литературный аналог этому — «деревенская» проза В. И. Белова, Б. А. Можаева, В. Г. Распутина и др.). Параллелям с литературой способствовал и тот факт, что Пластов плодотворно работал и как художник книги (иллюстрируя Л. Н. Толстого, А. П. Чехова). Общественная позиция мастера отличалась консерватизмом: он не раз выступал с резкой критикой искусства авангарда, расценивая его как «подрыв» национальной традиции.

Автор: М.Н. Соколов