Халс Франс

Веселый выпивоха

Поющий флейтист

Голландский кавалер

Цыганка

Сын ткача Франс Халс учился (около 1600-1603) у К. ван Мандера, жил в Харлеме, с 1610 года был членом местной гильдии святого Луки. Его свободная, размашистая манера письма способствовала сложению легенды о том, что Хальс привык писать в состоянии опьянения; однако источники об этом умалчивают, сообщая лишь, что он «жил в свое удовольствие». При жизни художник пользовался большой известностью и имел многих учеников (среди них были А. Брауэр и А. ван Остаде), однако умер в бедности.
Хаос испытал влияние караваджизма, проявившееся в любви к ярким бытовым типам, представленным крупно и экспрессивно, но главным выразительным средством у него стали не сильные световые контрасты, а сама красочная стихия, живой, динамичный мазок, с годами все более смелый и легкий. Его самые масштабные вещи, большие многофигурные портреты выразительно обозначают как его творческую зрелость, так и позднюю манеру (все в Музее Ф. Халса в Харлеме). В «Офицерских пирушках» (два «Банкета офицеров стрелковой роты св. Георгия», 1616 и 1627; «Банкет офицеров стрелковой роты св. Адриана», 1633) сквозь условности светского ритуала, иерархию чинов проступает праздничный оптимизм, чувство социальной солидарности; энергичная красочная лепка, теплые, мажорные цветовые акценты усиливают этот радостный пафос. Напротив, в поздних портретах регентов и регентш приюта для престарелых (обе картины — 1664) царит тема бренности всего земного. Вялость, старческая апатия, застылость, наконец, почти смертное оцепенение, подчеркнутые в фигурах мужчин и женщин, в пассивной статике композиции и сумрачном колорите — все в целом складывается в образ глубоко трагический.
Чистая радость бытия часто берет верх в его портретах супругов («И. Масса с женой», около 1621, Государственный музей, Амстердам). Образы могут иронически выражать суетную превратность жизни — один и тот же персонаж (В. ван Хейтхейзен, портреты конца 1620-х — 1630-х годов) в одной картине (галерея Лихтенштейн, Вена) выглядит чопорным и надменным рыцарем, а в другой (Картинная галерея, Брюссель) — житейски-лукавым, добродушным мудрецом. Характерное обаяние хальсовских образов может выражаться в простоватом самоупоении («Портрет офицера», 1620-е годы, собрание Уоллес, Лондон), в интеллектуально-тонкой гордости и довольстве («Молодой человек с перчаткой в руке», «Мужской портрет», оба — 1650-е годы, Эрмитаж), но при всем различии социальных типов и характеров оно неизменно воспринимается как проявление единой общечеловеческой стихии.
Еще сильнее этот общечеловеческий аспект проступает в жанрово-бытовых портретах Халса. Это уже не столько образы конкретных заказчиков, сколько воплощения определенного возраста (дети и подростки), сословия, наконец, просто настроя души (бедняки и всякого рода гулящие люди). Натурная убедительность в лучших вещах возрастает, живописная манера становится предельно раскованной. Если «Мулат» (Музей изобразительных искусств, Лейпциг), «Цыганка» (Лувр), «Мальчик-рыбак» (Королевский музей изящных искусств, Антверпен; все — около 1630) завораживают своим задором, пафосом веселой нищеты, то в зловещем образе содержательницы трактира («Малле Баббе», около 1630, Картинная галерея, Берлин-Далем) социальное дно предстает своей обратной стороной. Так или иначе, Хальс всегда живописует жизнь, проступающую то грозно, то весело сквозь все свои частные проявления.

Автор: М.Н. Соколов