«Причастие» (Nattvardsgasterna) Швеция, 1962, 80 мин.
Философская драма.
«Причастие» — вторая часть «трилогии веры», начатой фильмом «Как в зеркале» и завершенной картиной «Молчание». Не получившее широкого резонанса, гораздо более скромное по манере и выразительным средствам, самоограниченное до предела, «протестантское» по стилю «Причастие» поражает и восхищает отнюдь не смелостью художника, который решился подвергнуть сомнению истинность веры священника. Лишившись безграничной преданности и любви к Богу, как бы завидуя Христу, пастор поступает в жизни вовсе не добродетельно, не по-христиански. Ингмар Бергман не склонен доверяться святости обряда причастия, возвышенности и духовности даже самого «либерального», рассчитанного на индивидуальное, один на один, общение с Богом, избавленного от пышных массовых ритуалов поклонения такого направления в христианской религии, как протестантство.
В этом произведении наиболее явно выражена нерелигиозность миросозерцания режиссера, который с детских лет, будучи сыном пастора, узнал бытовую, обыденную, рутинную, довольно скучную и однообразную сторону служения Господу. Его герой, сельский священник Томас Эриксон, совсем не одержим проблемой «молчания Бога» в философско-метафизически-религиозном плане, как, допустим, мучающие и доводящие себя до смерти персонажи Жоржа Бернаноса. Более того — не так уж страдает от отсутствия веры и, как бы между прочим, без экзальтации и исступления Карин из ленты «Как в зеркале», повторяет, что Бог — это паук. В претензиях Томаса Эриксона к Господу есть немалая доля тщеславия, обиды на судьбу (жена, которую он любил, умерла несколько лет назад, и с тех пор ничто в жизни не мило), мелочного раздражения, занудства, скверного расположения духа, несносности характера стареющего мужчины. Ему уже в тягость и порой выводит из себя любовь немолодой учительницы Марты, которая ищет, требует, взыскует расположения пастора от безвыходности и отчаяния существования.
Тема веры в Бога, причащения к плоти и крови Христа приобретает в трактовке Бергмана человеческое измерение: нельзя поклоняться Господу, любить все человечество сразу и все сущее на Земле, созданное Богом, не любя человека рядом с собой, ближнего своего, не будучи связанным какими-либо узами (милосердия, сострадания, дружбы, любви) с другим индивидом. В латинском корне слова «причастие» как раз содержится намек на связующее начало, на коммуникативную природу человеческого общежития. Да и в русском языке «причастность» — производное от «причастия». И когда спустя тридцать пять лет смотришь «бытовую трагедию» о том, что человек никого на свете не любит (поневоле засомневаешься: не придумал ли он свою любовь к жене в качестве удобного оправдания неблаговидных поступков?!), удивляешься прежде всего тому, как художник неудержимо и непреклонно восходит к «бытийному очищению» в финале. Из бездны и мрака — к слабому свету, пусть и зимнему (английское название фильма — «Зимний свет»), не позволяющему согреться двум одиноким, оледеневшим без нежности и тепла душам.
«Свят, свят, свят еси, Всемогущий Боже. Исполнены небо и земля славы Твоей...», — кажется, впервые заученные слова молитвы обращены пастором Томасом Эриксоном не столько в пустое пространство небес, сколько в безлюдные пределы сельской церкви, где вдалеке внимает его простуженному голосу дрожащая от непонятного волнения Марта. Вот подлинное причастие по Бергману!
Сергей Кудрявцев
Режиссер Ингмар Бергман.