Мертвец

Метафизический вестерн.

В американском разговорном языке выражение to go West означает нечто иное, нежели просто отправиться на Запад, а именно — погибнуть и умереть. Учитывая, что лента неголливудского независимого классика Джима Джармуша называется «Мертвец», а специально созданная кинофирма — «12-й калибр», имеется полный набор для типичного вестерна о рискующих авантюристах с далеких фронтиров, которые рано или поздно все равно найдут свою смерть от кольта того или иного калибра. Но юный Уильям Блейк из Кливленда в штате Огайо, что располагается на берегу озера Эри (кстати, и сам режиссер — родом из Акрона в том же северо-восточном Огайо), словно появляется из небытия и уходит туда же, совершая свое индифферентное странствие по ландшафтам Дикого Запада в конце 19 века. Или же он остается на месте в неподвижности, а мимо проплывают видения, похожие на наркотические сны. И кадры сменяются во все более завораживающем к концу фильма, сознательно заторможенном ритме — от затемнения к затемнению, от бездны предрождения до пропасти после смерти. Лишь гитарные переборы Нила Янга, внешне однообразные, но непостижимо притягательные, как вид бесконечно струящихся вод, вроде бы придают необходимый американский колорит вестерновской истории, которая в изложении Джармуша представляется не просто перпендикулярной к жанру, как у Роберта Олтмена в «Маккейб и миссис Миллер» и Сэма Пекинпа в авторской версии «Пэта Гэррета и Билли Кида» — этих, кажется, последних подлинно великих и новаторских вестернов.

Между прочим, непрестанный звук гитары за кадром скорее всего может вызвать ассоциацию с лирой Орфея, который стремился преодолеть вязкую бесплотность подземного мира в поисках возлюбленной Эвридики.

Или же это напомнит о попытке странствующего Одиссея избавиться от сладостных песнопений сирен, завлекающих мореплавателей на острые прибрежные скалы. В таком случае, индеец по прозвищу Тот, Кто Громко Говорит, Не Скажет Ничего, предпочитающий называть себя просто Никто, который отправляет Уильяма Блейка, тезку покойного английского поэта, в последний путь на лодке, убранной хвойными ветками, по Большой Воде — никто иной, как Харон, переправляющий мертвых в Аиде. А сам Блейк — как Эней, получивший редкую возможность нисхождения в ад живым человеком благодаря золотой ветви Сибиллы. Джим Джармуш, начиная с полулюбительской картины «Вечный отпуск» (иносказательно — и «Вечное освобождение»), снятой еще в 1980 году, любит играть с мифами и архетипами, порой вывертывая их смысл наизнанку. Поэтому нет ничего удивительного в том, что певец урбанистического ада на Земле, иронический поэт тоски по утраченному раю и тайного желания своих героев затеряться где-то на просторах американских дорог или даже в заснеженной Финляндии, вдруг обратился к самому национальному жанру Нового Света — вестерну, который легендаризирует события и персоны из не такой уж долгой истории США.

По всей вероятности, многие ждали от режиссера более язвительного обхождения с мифами Дикого Запада, хотя немало шуточек итак разбросано на протяжении двухчасового повествования «Мертвеца».

Но Джармуш предпочел явно меланхолический взгляд на мир, даже заставив предположить, что все действие метафизического вестерна разворачивается вокруг давно умершего героя или в его угасающем сознании проплывает, как в знаменитом рассказе «Совиный ручей» Амброза Бирса. Как бы в соответствии с глубокомысленным замечанием одного из тех, кто охотится за Блейком («солнце заходит постепенно, а свеча гаснет сразу»), лента набирает силу воздействия во второй половине, особенно в почти гениальном финале, когда замедленное отплытие в Лету позволяет уже физически ощутить благостность и умиротворенность расставания с бренным миром, который более безжизнен, чем долго умирающий герой. И, разумеется, весь фильм опровергает заявленный эпиграф из Анри Мишо — «Предпочтительнее не путешествовать с мертвецом». Издержки прежней манеры, проявляющиеся в начале «Мертвеца» и прихотливо напоминающие что-то кафкианское, затем преодолеваются благодаря свободному потоку повествования (уже тесны рамки мозаично-новеллистических конструкций), лишенного символической претенциозности и больше похожего на стихийно запечатленную реальность, которая неуловимо ощущается ирреальной.

«Новая античность» новосветского режиссера, попутно избавляющегося и от варварских наслоений американской мифологии, его истовая тяга в тот самый край, о котором пела гетевская Миньон, упрямо прослеживается во всех работах от «Вечного отпуска» до «Ночи на Земле» (своеобразными заменителями потерянной Эллады становятся попеременно то Европа за далью океана, то американский Юг — от Флориды до Луизианы и Теннесси). И только в «Мертвеце» герой находит не географически-климатический или философски-духовный «временный рай на Земле», но обретает успокоение в мировом эфире, среди архетипных сущностей, к теням которых присоединяются и кинематографические образы, являющиеся ничем иным, как порождением матриц памяти человечества, тысячелетиями тиражирующего души бесчисленных двойников. «Мертвец» столь же онтологичен, как и «В прошлом году в Мариенбаде» Алена Рене, соответствуя пониманию кинематографа в качестве феномена, материализующего невидимое каждый раз в момент проекции. Вопреки названию, картина Джармуша как современного Тезея более животворна и устремлена в будущее, чем множество мертворожденных опусов кино на исходе 20 века, запутавшегося в лабиринте Минотавра.

Сергей Кудрявцев

В ролях: Джонни Депп, Гэри Фармер, Лэнс Хенриксен, Роберт Митчум, Джон Херт, Гэбриэл Бирн, Альфред Молина, Игги Поп.

Режиссер Джим Джармуш.

Премия «ФЕЛИКС» в номинации «Лучший неевропейский фильм» за 1996 год