Максим Грек – знаменитый деятель русского просвещения. Род., по предположениям, ок. 1480 г. в Арте (в Албании), в семье высокопоставленной и образованной. Еще юношей М., для довершения образования, отправился в Италию, где занимался изучением древних языков, церковной и философской литературы; здесь он сблизился с видными деятелями эпохи Возрождения, сошелся с известным издателем классиков венецианским типографом Альдом Мануцием, был учеником Иоанна Ласкариса. Глубокое впечатление произвели на него проповеди Саванаролы, под влиянием которого окончательно определились стойкий нравственный характер М., его религиозно-аскетический идеал и дальнейшая судьба. По возвращении из Италии, около 1507 г., он постригся в афонском Ватопедском м-ре, богатая библиотека которого послужила для него новым источником знаний. В 1515 г. протом афонским получена была от вел. кн. Василия Ивановича просьба прислать в Москву, на время, ватопедского старца Савву, переводчика. За дряхлостью Саввы братия решила отправить М. Он не знал еще русского языка, но монахи считали его незаменимым ходатаем своим пред Москвой и выражали в послании к великому князю надежду, что М., благодаря своим познаниям и способностям «и русскому языку борзо навыкнот». В Москве М. был принят великим князем и митрополитом с большим почетом. Первый труд его – перевод толковой Псалтири, сделанный при помощи русских толмачей и писцов – заслужил торжественное одобрение духовенства и «сугубую мзду» князя; но домой по окончании труда, несмотря на просьбы М., отпустили только его спутников. М. продолжал трудиться над переводами, сделал опись книгам богатой великокняжеской библиотеки, исправлял, по поручению князя, богослужебные книги – Триодь, Часослов, праздничную Минею, Апостол. Оставаться келейным книжником в среде тогдашней русской жизни человек таких познаний и религиозных воззрений, как М., не мог, и столкновение его с новой средой – при всем благочестии обеих сторон – было неизбежно. Многообразные «нестроения» московского быта, резко противоречили христианскому идеалу М., настойчиво вызывали его обличения, а кружок русских людей, уже дошедших до понимания этих нестроений, видел в нем учителя, преклоняясь пред его нравственным и научным авторитетом. Обрядовое благочестие, грубое распутство и лихоимство, глубокое невежество и суеверие, усугубляемое широким распространением апокрифической литературы, нашли в М. горячего обличителя. В вопросе о монастырских вотчинах, разделявшем все русское духовенство на два враждебных лагеря, он естественно явился деятельным сторонником воззрений Нила Сорского и «заволжских старцев» и более опасным противником для «иосифлян», чем ставший его горячим поклонником Baccиан Косой. Близость с Baccиaном и опальным боярином Берсенем Беклемишевым, враждебность митрополита Даниила, сношения с явным врагом России, турецким послом Скиндером, и резкое неодобрение намерения вел. князя развестись с женою решили судьбу М. Следственное дело по политическим преступлениям Берсеня и Феодора Жареного послужило для врагов М. удобным поводом отделаться от него. В апреле и мае 1825 г. открылся ряд соборов, судивших М. (запись сохранилась только об одном). Виновность М. выводилась из его книжных исправлений, его обличительной литературной деятельности, его канонических и догматических мнений. Мысль его о неудовлетворительности славянских переводов богослужебных книг была признана ересью; подтверждением обвинения послужили найденные в его переводах отступления от текста, вполне объяснимые описками писцов и его недостаточным знакомством с русским языком. Слова М., что сидение Христа одесную Отца есть лишь минувшее, а не предвечное, с точки зрения православного вероучения имеют действительно характер еретический, но они объясняются тем, что М. не понимал разницы между формами «сел» и «сидел». Проповедь М. о безусловной иноческой нестяжательности была принята за хуление всех русских подвижников, допускавших для своих монастырей владение вотчинами. Наконец, М. сам признал на соборе, что сомневается в автокефальности русской церкви. Суровым приговором пристрастного собора, утвержденным враждебно настроенным против М. вел. князем, он был сослан в Волоколамский (т. е. «иосифлянский») монастырь, где заключен в темницу, «обращения ради и покаяния и исправления», с строгим запретом сочинять и с кем-либо переписываться. Положение М., окруженного клевретами Даниила, было невыносимо тягостно не только в нравственном, но и в физическом отношении. Поведение его в монастыре, раздражавшее митрополита, вновь обнаружившиеся ошибки в переводах (особенно в житии пресв. Богородицы, Метафраста) – ошибки, на которых М., по недоразумению, даже настаивал – и старое подозрение в государственных преступлениях, которое на первом соборе, по соображениям политическим, не нашли удобным выставить, но которое теперь, со смертью Скиндера, вышло наружу и, может быть, подтвердилось – все это послужило в 1531 г. поводом к вызову М. на новый соборный суд. Усталый и измученный жестоким заключением, М. оставил прежний прием защиты – ссылку на ученые доводы, и ограничился заявлениями, что все ошибки – дело не его, а переписчика. Упав духом, он признал себя виновным в «неких малых описях», происшедших не от ереси или лукавства, а случайно, по забвению, по скорости, или, наконец, по излишнему винопитию. Но унижение М. не удовлетворило оскорбленного самолюбия митрополита, открыто сводившего на соборе личные счеты с подсудимым, и не смягчило его судей: собор отлучил М. от причащения св. Таин и в оковах отправил его в заточение в тверской Отрочь монастырь. Здесь М. провел более двадцати лет. Об освобождении его и отпущении на родину тщетно просили и святогорская братия, и патриархи антиохийский и константинопольский, от имени целого собора и патриарха Иерусалимского. Безуспешны были также просьбы самого М., обращенные к Иоанну IV («Сочинения» М., ч. II, 316 – 318, 376 – 379) и митрополиту Макарию, который отвечал ему: «узы твоя целуем, яко единого от святых, пособити же тебе не можем». Причина, по которой Москва так упорно задерживала М., была ему ясно указана еще за тридцать лет перед тем казненным потом Берсенем: Москва боялась его разоблачений, и заступничество патриapхов, свидетельствуя о его высоком авторитете за границей, могло ему в этом смысле лишь повредить. В последние годы участь М. была несколько смягчена: ему разрешили посещать церковь и приобщаться св. Таин, а в 1553 г., по ходатайству некоторых бояр и троицкого игумена Артемия, он был переведен на житие в Троицкую лавру. В том же году царь, отправляясь, по обету, в Кириллов монастырь на богомолье, посетил М., который в беседе с царем посоветовал ему заменить обет богомолья более богоугодным делом – заботой о семьях, павших под Казанью воинов. В 1554 г. его приглашали на собор по делу о ереси Башкина, но он отказался, боясь, что и его примешают к этому делу. В 1556 г. он умер. Сочинения М. Грека, не считая грамматических заметок, построены по общему типу обличения и распадаются на три больших отдела: I. экзегетические, II. полемико-богословские – против латинян, лютеран, магометан, иудеев (жидовствующих), армян и язычников («еллинские прелести») и III. нравственно-обличительные. Последние имеют особенно важный исторический интерес; отрицательные явления тогдашней жизни – от лихоимства властей до половой распущенности, от веры в астрологию до ростовщичества – нашли в М. убежденного противника. Уважение, которым М. пользовался у лучших современников, свидетельствует о том, что значение его сознавалось и в его время. У него находили и книжное поучение, и нравственный совет, и из кельи его вышло немало учеников, между которыми достаточно назвать князя Курбского, инока Зиновия Отенского, Германа, архиепископа казанского. Многие мысли М. легли в основание постановлений Стоглавого собора: таковы главы об исправлении книг, о призрении бедных, об общественных пороках, о любостяжании духовенства; лишь в вопросе о монастырских вотчинах собор принял сторону иосифлян. Несмотря на то, что М. усвоил лишь одну сторону гуманистического образования – приемы филологической критики – и остался чужд содержанию гуманизма, он явился в истории древнерусского образования «первым посредствующим звеном, которое соединило старую русскую письменность с западной научной школой» (Пыпин). «Сочинения преподобного М. Грека» изданы при казанской дух. акд. в 1859 – 62 г.; сюда не вошли несколько сочинений, напечатанных ранее в «Скрижали» (1656), в «Церковной истории» митрополита Платона, в «Ж. М. Н. Пр.» (1834), в «Москвитянине»(1842), в «Опис. рукоп. Румянцевского муз.» (№ CCLIV, 369). Ср. Иконников, «М. Грек» (Киев, 1865-66, ); Пыпин. «Вопросы древнерусской письмен.» («Вест. Евр.», 1894, VII); Жмакин, «Митрополит Даниил и его сочинения» (Москва, 1881); Нелидов, «М. Грек» (в сборнике «Десять чтений по литературе», Москва, 1895); митроп. Евгений (предположительно), «историческое известие о М. Греке» («Вест. Евр.», 1813, ноябрь №№21 и 22); Филарет (черниговский), статья в «Москвитянине» (1842, № 11); Горский, «М. Грек святогорец» («Приб. к тв. св. отцов» в рус. пер., Москва, 1859, ч. XVIII); «О трудах М. Грека» («Журн. Мин. Нар. Просв.» 1834 г.; ч. III); Нильский; «М. Грек, как исповедник просвещения» («Христианское Чтение», 1862, март); «Судное дело М. Грека и Вассиана Патрикеева» и «Прение митр. Даниила с иноком М.» («Чтения в Общ. Ист. и Древ. Рос.», Москва, 1847, №№ 7 и 9).
А. Горнфельд.
А. Горнфельд.