Купер Джеймс Фенимор

Джеймс Фенимор Купер родился 15 сентября 1789 года в Берлингтоне (штат Нью-Джерси). Его детство прошло в приграничном Куперстауне, которое основал его отец.

Профессиональной литературной деятельностью Фенимор Купер занялся в тридцатилетнем возрасте. Если верить легендам первый роман «Предосторожность» (1820) он написал на спор с женой. Сын разбогатевшего в годы борьбы за независимости землевладельца, сумевшего стать судьей, а затем и конгрессменом, Джеймс Фенимор Купер вырос на берегу озера Отсего, милях в ста к северо-западу от Нью-Йорка, где в ту пору проходил «фронтир». С малолетства он стал свидетелем роста американской цивилизации, прорубавшейся все дальше на запад. Героев своих будущих книг — пионеров-скваттеров, индейцев, фермеров, становившихся крупными плантаторами, он знал не понаслышке. В 1803 году в 14-летнем возрасте Купер поступил в Йельский университет, откуда был исключен за дисциплинарные провинности. Затем последовала семилетняя служба на флоте — сначала торговом, затем военном. Уже прославившись на писательском поприще, Купер не оставлял практической деятельности. В 1826-1833 годах он занимал пост американского консула в Лионе, объездил немалую часть Европы, надолго оседая, помимо Франции, в Великобритании, Германии, Италии, Нидерландах.

Своей славой Купер обязан не трилогии о земельной ренте («Чертов палец», 1845, «Землемер», 1845, «Краснокожие», 1846), где старые земельные аристократы, противопоставлены алчным дельцам, не скованным моральными запретами, не другой трилогии, навеянной легендами и действительностью европейского средневековья («Браво», 1831, «Гейденмауэр», 1832, «Палач», 1833), не многочисленным морским романам («Красный корсар», 1828, «Морская волшебница», 1830), не сатирам, вроде «Мониконов» (1835), а также примыкающим к ним по проблематике двум публицистическим романам «Домой» (1838) и «Дома» (1838). Эта злободневная полемика на внутриамериканские темы, ответ писателя критикам, обвинившим его в недостатке патриотизма, что должно было задеть писателя — ведь уже был написан «Шпион» (1821) — патриотический роман из времен Американской революции. «Моникинов» сравнивали с «Путешествиями Гулливера», но Куперу не хватило свифтовской фантазии и остроумия. Купер более успешно противостоял недругам не как писатель, а как гражданин, который при случае и в судебные инстанции мог обратиться. Он выиграл не один процесс, защищая в суде свою честь и достоинство от газетных памфлетистов и даже земляков, которые постановили на собрании изъять его книги из библиотеки родного Куперстауна. Репутация Купера, классика национальной и мировой литературы, прочно держится на пенталогии о Натти Бампо — Кожаном Чулке (называют его и Зверобоем, Соколиным Глазом, Следопытом, Длинным Карабином). При всей скорописи автора, работа над этим произведением растянулась, хотя с большими перерывами, на семнадцать лет. На богатом историческом фоне в нем прослежена судьба человека, прокладывающего тропинки и магистрали американской цивилизации и в то же время трагически переживающего моральные издержки этого пути. Как проницательно заметил в свое время Максим Горький, герой Купера «бессознательно служил великому делу... распространения материальной культуры в стране диких людей и — оказался неспособным жить в условиях этой культуры...».

Последовательность событий в этом первом на американской почве эпосе сбита. В открывающем его романе «Пионеры» (1823) действие происходит в 1793 году, и Натти Бампо предстает уже клонящимся к закату жизни охотником, не понимающим языка и нравов новых времен. В следующем романе цикла «Последний из могикан» (1826) действие переносится на сорок лет назад. За ним — «Прерия» (1827), хронологически прямо примыкающая к «Пионерам». На страницах этого романа герой умирает, но в творческом воображении автора продолжает жить, и спустя много лет он возвращается к годам его молодости. В романах «Следопыт» (1840) и «Зверобой» (1841) представлена чистая пастораль, беспримесная поэзия, которую автор обнаруживает в человеческих типах, и главным образом в самом облике девственной, еще почти не тронутой топором колониста природе. Как писал Белинский, «Купера нельзя превзойти, когда он приобщает вас к красотам американской природы».

В критическом очерке «Просвещение и словесность в Америке» (1828), облеченном в форму письма вымышленному аббату Джиромачи, Купер жаловался на то, что печатник в Америке появился раньше писателя, писатель же романтик обделен летописями и темными преданиями. Сам же он и компенсировал эту недостачу. Под его пером персонажи и нравы фронтира обретают невыразимое поэтическое очарование. Разумеется, Пушкин был прав, заметив в статье «Джон Теннер», что куперовские индейцы овеяны романтическим флером, лишающим их ярко выраженных индивидуальных свойств. Но романист, кажется, и не стремился к точности портрета, предпочитая правде факта поэтическую выдумку, о чем, кстати, иронически писал впоследствии Марк Твен в известном памфлете «Литературные грехи Фенимора Купера».

Тем не менее, обязательства перед исторической реальностью он ощущал, о чем сам говорил в предисловии к «Пионерам». Острый внутренний конфликт между высокой мечтой и реальностью, между природой, воплощающей высшую истину, и прогрессом — конфликт характерно-романтического свойства и составляет главный драматический интерес пенталогии. С пронзительной остротой этот конфликт обнаруживает себя на страницах «Кожаного чулка», явно самой сильной вещи и в пенталогии, и во всем наследии Купера. Поставив в центр повествования один из эпизодов так называемой Семилетней войны (1757-1763) между англичанами и французами за владения в Канаде, автор ведет его стремительно, насыщает массой приключений отчасти детективного свойства, что и сделало роман любимым детским чтением для многих поколений. Но это не детская литература.

Возможно, потому еще образы индейцев, в данном случае Чингачгука, одного из двух главных героев романа, получились у Купера лирически-размытыми, что важнее лиц для него были общие понятия — племя, род, история со своей мифологией, укладом жизни, языком. Именно этот мощный пласт человеческой культуры, в основе которого лежит родственная близость к природе, и уходит, о чем свидетельствует смерть сына Чингачгука Ункаса — последнего из могикан. Эта утрата катастрофична. Но не безысходна, что вообще не свойственно американскому романтизму. Купер переводит трагедию в мифологический план, а миф, собственно, не знает четкой границы между жизнью и смертью, недаром Кожаный Чулок, тоже не просто персона, но герой мифа — мифа ранней американской истории, торжественно и уверенно говорит, что юноша Ункас уходит лишь на время.

Человек перед судом природы — вот внутренняя тема «Последнего из мокиган». Дотянуться до ее величия, пусть порой и недоброго, человеку не дано, но он постоянно вынужден решать эту нерешаемую задачу. Все остальное — схватки индейцев с бледнолицыми, битвы англичан с французами, красочные одежды, ритуальные танцы, засады, пещеры — только антураж.
Куперу было больно видеть, как корневая Америка, которую воплощает любимый его герой, уходит на глазах, подменяясь совсем другой Америкой, где бал правят спекулянты и проходимцы. Потому и обронил писатель с горечью: «Я разошелся со своей страной». Но со временем стало видно то, что не заметили современники-соотечественники, упрекавшие писателя в антипатриотических настроениях, расхождение — это форма нравственной самооценки, а тоска по ушедшему — тайная вера в продолжение, не имеющее конца.

Автор: Н.А. Анастасьев

Смотри также: Купер Джеймс Фенимор — статья из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона