«Кабаре» (Cabaret), США, 1972.
По роману Кристофера Ишервуда.
Фильма Боба Фосса появился после волны, поднятой в 1968 «Гибелью Богов» Висконти. Хотя мюзикл «Кабаре» был поставлен на Бродвее в 1967 . Почти через 25 лет после поражения фашизма мир захлестнул поток фильмов, вновь после Росселини и Де Сики поднявших эту тему. Это были фильмы европейской традиции, но режиссерский интерес в них смещен от проблемы народной борьбы, к другой, быть может, даже более актуальной: как микроб фашизма подспудно проникает в поры и кровь обычного человека, делая его соучастником преступления или даже его вдохновителем. «Кабаре» — американский фильм. Но тем не менее он абсолютно принадлежит именно этой традиции.
Приехавший в Берлин молодой англичанин Брайан идет по перрону, а камера, панорамирует по лицам горожан — лицам простых людей. Именно эти люди, а не интеллектуальная элита и есть народ. Именно эти безобидные обыватели, устав от неурядиц и нищеты, движимые унижением от поражения в недавней войне, поддержат Гитлера. Но пока все иначе.
Берлин 1920-х, агонизирующий в преддверии реакции, становится фоном для любовной истории Брайана с Салли Боулз — инфантильной, эксцентричной звезды кабаре, странной женщины с туманным прошлым и еще более туманным будущим.
«Кабаре» — фильм-мюзикл. Этот жанр порожден американским кино, куда он пришел с Бродвея, имеет свои законы, и как любой классический жанр редко позволяет их нарушать. Музыкальные номера либо являются вставными, и их появление так или иначе оправдано сюжетно, либо — лирическим высказыванием героев фильма.
«Кабаре» ломает законы жанра практически сразу. Если еще в начале, остается иллюзия, что музыкальные номера лишь часть шоу в маленьком немецком кабачке, ведомого похожим на сошедшую с ума марионетку конферансье, то вскоре понимаешь, что представление лишь отражение жизни в кривом золотом зеркале, маленькая сцена кабаре — прообраз всей Германии, а ведущему — далеко до безумия. Гораздо дальше, чем «нормальному» миру там, на шумной берлинской улице.
Кабаре — это шоу, предполагающее наличие масок. И эти маски герои фильма надевают и снимают с себя многократно. Это происходит и в комических и в трагических ситуациях: надевает маску конферансье, когда его отчаяние и беспомощность прорываются в номере с обезьяной. «Почему люди не могут просто жить и давать жить другим?» — вопрошает он со сцены равнодушных берлинцев. Натягивает маску великосветского хлыща Фриц Вендель, чтобы «приударить» за богатой невестой, дочерью мануфактурного короля Натальей Ландауэр. Эта маска слетает в катастрофический момент, когда маленький, похожий на Чаплина Фриц, в отчаянии открывает всем правду о своем еврейском происхождении, чтобы жениться на любимой женщине, чем подписывает себе смертный приговор, поскольку «ночь хрустальных ножей» уже близка. В одну секунду сбрасывает маску добродушия и учтивости Максимилиан, довезя Брайана после чего такого (что окажется гомосексуальной связью) до дома и дав понять, что Брайан свободен. Надевает маску бесшабашной веселости Салли перед финальной песней, хотя ее жизнь разбита, ребенок не появится на свет, а Брайан только что покинул Берлин.
Прощальный жест Лайзы Минелли пальцами с невообразимыми зелеными ногтями — кадр, вошедший в историю мирового кино наряду со знаменитым падением Анны Маньяни в «Риме — открытом городе» и улыбкой феллиниевской Кабирии. А Брайан за секунду до этого сделал свой выбор и окончательно снял маску, признавшись, что зеленые ногти Салли, которые та называет не иначе, как «божественный порок», его шокируют.
Конец фильма тревожен. После знаменитой финальной песни Салли конферансье обращается к публике: «Ну, и где же ваши беды? Забыты! Что ж, прощайте, до скорого!» — и исчезает в круге света.
А камера движется вдоль кривого зеркала, и видно, укрупненно и детально, сколько в зале фашистских мундиров (а ведь в начале фильма забредшего в кабаре активиста СА выставили с позором). Камера останавливается, когда в кадре особенно отчетливо видна свастика. Просто свастика на рукаве, лица ее обладателя мы не видим, потому что у фашизма лица нет. Лица были у Салли, Брайана, Фрица, Макса, у людей на вокзале. Даже у конферансье. А у фашизма — нет. Так подспудно начинается совсем другая история, история, которая погребет навеки декадентский Берлин конца 1920-х, с его смешными и нелепыми людьми, оказавшимися песчинками в трагическом молохе истории.
Ольга Гончаренко
Режиссер: Боб Фосс .
Оператор: Джеффри Ансворт.
Композиторы: Ральф Бернс, Джон Кендер.