Владимир Высоцкий в воспоминаниях современников

Родился Володя 25 января 1938 года в Москве. Первые годы своего детства жил с матерью — Ниной Максимовной, моей первой женой. Какими были эти годы? Как у всех детей довоенного рождения: коммунальная квартира с множеством соседей, а потому и массой впечатлений, самые скромные игрушки. Затем война. Два года Володя жил с матерью в эвакуации. Хотя я и выслал им свой офицерский аттестат, все равно материально жилось трудно.

От меня сын перенял характер, внешнее сходство и походку. А наши голоса при разговоре по телефону путали даже самые родные и друзья.

В молодости я немного занимался игрой на фортепиано, правда, дальше азов не пошел. А вот петь песни, например, Вертинского, Дунаевского и другие популярные в народе мелодии очень любил.

Много лет спустя в одном из эпизодов фильма «Место встречи изменить нельзя» Володя спел песню Вертинского точно в моей манере и потом допытывался, узнал ли я себя. Узнал, конечно…

Отличался ли Володя от других детей? Нет. Разве что был более непоседлив, бесстрашен, а потому, как правило, становился заводилой и в играх, и в проказах. Приходил он домой с ободранными коленками, было понятно, что играли «в войну». Обожженные брови, копоть на лице доказывали, что не обошлось без взрыва то ли гранаты, то ли патронов.

Мне и жене очень хотелось научить сына игре на фортепиано. Пригласили учителя музыки. По его словам, музыкальный слух у сына был абсолютный. Но улица прямо-таки манила Володю. Тогда Евгения Степановна пошла на хитрость: она сама стала учиться музыке, как бы вызывая Володю на соревнование.

Уже в детстве в его характере ярко проявилась доброта. Помню, купили мы ему велосипед. Он покатался немного и вдруг подарил его немецкому мальчику, объяснив: «Ты у меня живой, а у него нет папы…» Что тут было сказать…

Пробивались на все недоступные фильмы. В кино мы с Володей чаще ходили вдвоем. Он был замечательным добытчиком билетов и пропусков. Бесстрашно заглядывал к администратору, говорил ему что-то такое, что немедленно превращалось в контрамарку. Только однажды он потерпел поражение, когда представился сыном директора цирка и услышал в ответ: «Это что-то новенькое. До сих пор у него была только дочь». И тогда Володя сказал еще что-то такое, отчего администратор долго смеялся и пропустил нас.

Евгения Степановна была второй женой Семена Владимировича и второй мамой для Володи. <…> Володя любил мать бережной, охранной любовью, но и к Евгении Степановне прикипел сердцем. Она стала для Володи сокровенным человеком, надежным любящим другом, которому он мог довериться в трудную минуту и всегда находил поддержку.

Володя ласково звал ее «тетей Женечкой», торопливо проглатывая «тетя». Мне кажется, что ко всем близким женщинам он относился по-мужски, с вечной потребностью защитить. Племянница Евгении Степановны Лида, с которой Володя жил на Большом Каретном после возвращения из Германии (отец тогда служил в Киеве), превратилась в Лидика, мама Евгении Степановны, легкая, как высохшая веточка, с огромными ласкающими глазами, стала «бабилечкой». Нину Максимовну всегда называл «мамулечкой», а меня — Изулей, впрочем, так меня называл весь курс.

К мужчинам: отцу, его брату Алексею Владимировичу, их фронтовым друзьям — он относился как к героям — торжественно-восхищенно. Они величались строго по-мужски.

В детстве я имел очень приблизительное представление о том, как отец живет, чем. Я играл в баскетбол, мне нравились девочки, я дрался с приятелями. Соединяться стало то, что им сделано, с тем, что это именно он, только года за три до его смерти. Было лето, он зашел, мама сказала, что вот, Никита балбесничает, валандается без дела. Он: давай-ка в театр. Я пошел на его спектакль и был придавлен. Стал серьезно слушать песни, ходить на другие спектакли, концерты. Позже, став актером, я много ездил сам, и всюду ощущение такое, что он до нас, вчера буквально здесь отработал. В самых неожиданных местах находились люди: «А вот Семеныч, помню, на этом самом месте...» Поступил во МХАТ — его помнили учителя, пошел в «Современник» — полно друзей. Многие со мной разговаривали — не для того, чтоб запомнил, а просто делились... Мне кажется сегодня: я все это сам видел, знаю, хотя там не был, не присутствовал, и когда начинают рассказывать, хочется сказать: «Я помню».

Я думаю, что познакомились мы году, примерно, в 1966-м или 1967-м. Я о нем уже много слышал к тому времени, он был уже известный бард, песни его уже пелись. А лично мы познакомились в какой-то богемной компании. А немного попозже, когда начала приезжать Марина Влади, вокруг нее начал образовываться круг людей, в числе которых был и Володя. У них тогда, по-моему, уже начинался роман, и Володя очень старался, просто выкладывался на этих вечеринках. Он там многие вещи впервые пел. Я свидетелем был, как он говорил: «Вот это я вчера сочинил», — и пел, например, «Охоту на волков» или «Протопи ты мне баньку по-белому». Он очень был вдохновенный тогда, хотел, видимо, и на Марину впечатление произвести, да и на других тоже.

Я не видела его с другими профессиональными поэтами. Со мной он всегда только радовался, блистал. Кроме того, что он был блистательным актером, в нем был великий артистизм человека. При мне он нисколько не тушевался. Я уверена, что свое место он знал и знал, что место это единственное. Но при этом он искал суверенности, независимости от театра, от всего, чему он что-то должен. Ему, конечно, более всего хотелось писать.

Я всегда понимала, что он хочет быть напечатанным. Я не знала, что он хотел вступить в Союз писателей, это было бы кошмарно. Он искал независимости, но это было бы совсем ужасно.

Я помню, мы с Володей и Мариной встречали Новый год в одной компании, и там был человек, ныне покойный, имени которого я не хочу называть. А я все время хотела помочь Володе напечататься. Ведь вся страна пела уже его песни, жила его голосом! И я этого человека спросила, нельзя ли как-то напечатать Володю. Ну хоть что-нибудь, хоть немножко! На что тот человек ответил: «Через мой труп!» Я вспоминаю это безо всякого злорадства, но все-таки таким словами не бросаются. Вот как они относились к этому.

А Володя так хотел увидеть свои стихи напечатанными! Он искал подтверждения своей литературности. Ведь это замечательные его сочинения! Он был замечательным артистом, прекрасным человеком — добрым, милым, щедрым. Но полагал он себя, прежде всего, поэтом. И был абсолютно прав. А место его в литературе — оно одно, оно уникально.

Диапазон Высоцкого превосходил диапазон всех прочих бардов. И что при этом характерно, он не терял своей окраски даже при переходе в верхний или в нижний регистр.

Постановкой голоса у Шаляпина тоже никто не занимался, у него была природная постановка голоса. В этом отношении и он, и Высоцкий — фигуры уникальные, так уж природа их голосами распорядилась. У Шаляпина диапазон максимальный — где-то две октавы, что само по себе ничего не значит — важно, какое звучание голоса.

Высоцкий сочинял песни и в очень высоком, и в очень низком регистре, это было частью его композиционной техники, так что с этой точки зрения это представляет для композитора особый интерес. Я изучал его песни, как и песни других бардов, поэтому я знаю его диапазон. То, что он делал, это очень интересно с точки зрения современного композиторского стиля. Это было новое явление. Я ведь потом много работал с Кимом. Высоцкий к нам с Кимом относился очень хорошо, он Юлика просто любил — и как автора, и как человека. Когда звучало имя Кима, у него светлело лицо.

У него совершенно не было никакого зазнайства, этой звездной болезни, которой многие у нас страдают. Одевался он очень просто и вел себя очень просто. Умел слушать. Конечно, когда он начинал петь, остановить его было трудно, но он умел и слушать чужие стихи, рассказы. Много расспрашивал. А иначе не могло быть, ведь чувствуется это. Нелюбопытный к людям человек не мог бы написать столько человеческих портретов. Он был очень хороший по натуре человек.

Он знал, чего он хотел. Есть ведь люди, которые не знают, что им делать со свободой, у них нет внутреннего содержания. А у Высоцкого было внутреннее содержание. Его песни – это песни совершенно свободного человека. Причем свободного и от коммерционализма. Он пел не для того, чтобы эти песни стали популярными. Наоборот, они делались популярными из-за того, что он не думал о популярности.

Знаете, что самое главное в нем было? То, что он был русской сказкой. Несмотря на то, что его не пускали, запрещали, он жил, как совершенно свободный человек. И это потрясающе. Он воплотил в себе ту свободу, которую многим бы хотелось воплотить. Он осуществил свою свободу внутри несвободы. В этом подвиг его.

Я вот помню, что у него в карманах все время были бумажки с записями стихов. Причем, именно бумажки, обрывки какие-то, квитанции, билеты театральные, кусочки театральных программок. Я не видел, как он писал, я видел эти стихи уже написанными. Он говорил: «Я Мишке должен это прочесть». То есть, мне. И он часто читал мне с этих обрывочков, листиков бумажных. Потом он брал гитару... По действию на меня это напоминало коньяк великолепный.

Первый раз я его увидел, когда он, в общем-то, никому не был известен, он только начинал петь свои первые песни — «Когда с тобой мы встретились, черемуха цвела». Вот такого плана блатные песни тогда у него были, в театральных кругах они понемногу становились известными.

И была тогда лекция об НЛО, проходила она в ЦДЛ. Выступал, если не ошибаюсь, Зайцев, ученый из Белоруссии. И еще кто-то выступал... Такая группа ученых, энтузиастов, которые всерьез занялись этой проблемой.

У входа стояла огромная толпа народу — тогда тема эта была внове, — и группа молодых людей пробивалась к входу. И мне показали: «Вон — Высоцкий!».

Я увидел молодого человека и меня поразил его невероятный такой румянец — от виска до подбородка. Потом мы встретились уже через несколько лет, и больше я такого румянца у него не замечал. А тогда первое впечатление — румяный молодой человек.

Потом мы встретились, он уже был актером Театра на Таганке. У нас с ним было много общих друзей. И некая общность происхождения. Володя — с Большого Каретного, а я — «центровой», с Тверской. Я немного постарше его. Так сказать, «московская шпана постарше», поэтому он смотрел на меня с пиететом, но ведь формировались мы на улицах одного района Москвы.

Общаться с ним было очень интересно. Володя был очень талантливым человеком, интересной личностью. Он был совершенно ни на кого не похож.

<…> Он себя не щадил. К себе он относился абсолютно беспощадно во всех смыслах. Беспощадно тратил себя. Это касается не только творчества, но и просто его жизни. Меру своих сил он превышал постоянно. Вот это качество его отличало.

Я его давно очень знал. Просто в силу случайных обстоятельств я преподавал в Школе-студии МХАТ. Я уже не помню, в каком году это было, но так оказалось, что Володя Высоцкий был моим студентом. И как-то мы вместе с женой пригласили просто всех этих студентов к себе домой. Кажется, это было после того, как они закончили курс.

Они пришли, мы веселились. Они пели разные песни. В том числе, был и Володя. Тогда он пел песни не свои, он пел блатные песни, очень хорошо. А блатные песни я очень люблю. Кроме того, он пел песни... Помнится, он пел Окуджаву. Вот. И как-то совершенно незаметно со временем перешел к сочинению собственных песен.

<…> Я его очень люблю именно как сочинителя песен и как исполнителя этих песен. Актер... Актер, мне кажется, он был средний. Уже после лагеря он меня пригласил на «Гамлета», на «Таганку». Мы были, смотрели – и не понравилась эта вещь. Ну и вообще мне приходилось видеть его в других каких-то ролях или в кино. Я думаю, он, как это бывает свойственно каким-то незаурядным натурам, он играл, мне кажется, чаще всего самого себя, и поэтому я не думаю, что это был большой актер, но поэт-песенник, безусловно, — явление очень большое.

Если брать самых крупных наших поэтов-песенников, то есть, Окуджаву, Галича и Высоцкого, я лично Высоцкого вижу на первом месте.

Володя был личностью замечательной, актером он был грандиозным. Никогда не забуду, когда он, в обшем-то комплексуя в области поэзии и будучи человеком необычайно скромным в данном жанре, вернулся из Америки, где он познакомился и провел несколько дней с Иосифом Бродским. Я помню, что целую неделю он меня изводил тем, что он привез сборник Бродского под мышкой и, приходя ко мне — мы тогда работали над записями его песен, — он время от времени восклицал: посмотри, Бродский написал мне — великому поэту, большому поэту Владимиру Высоцкому. Бродский считает меня большим поэтом. Володя был так горд. Я думаю, что Иосиф написал это от чистого сердца. Иосифа я знал, конечно, не так близко, как Высоцкого. Человек он был жесткий и суровый, и если ему что-то не нравилось или он о ком-то думал, что это не поэт, то он это врубал, как говорится, не в бровь, а в глаз. Иосиф ни с кем не церемонился. И то, что он написал о Володе, это действительно говорит о том, что такой суперпрофессионал, высочайший поэт XX века, если он дал такое заключение, то я думаю, что многие с этим согласятся. Володя неделю ходил с томиком Бродского, постоянно обращаясь к этой теме.

Ему адски мешала невиданная популярность, которой он когда-то, на заре концертирования, страстно и ревниво добивался и от которой всю остальную жизнь страдал. Случилось удивительное дело: многие актеры, поэты, певцы, чуть ли не ежедневно совавшие свои лица в коробку телевизионного приемника — признанного распространителя моды - ни по каким статьям и близко не могли пододвинуться к артисту, не имевшему никаких званий, к певцу, издавшему скромную гибкую пластинку, к поэту, ни разу (насколько я знаю) не печатавшему свои стихи в журналах, к киноактеру, снявшемуся не в лучших лентах. Популярность его песен (да простят мне это мои выдающиеся коллеги) не знала равенства. Легенды, рассказывавшиеся о нем, были полны чудовищного вранья в духе «романов» пересыльных тюрем. В последние годы Высоцкий просто скрывался, репертуарный сборник Театра на Таганке, в котором печатаются телефоны всей труппы, не печатал его домашнего телефона. Он как-то жаловался, что во время концертов в Одессе он не мог жить в гостинице, а тайно прятался у знакомых артистов в задних комнатах временного цирка шапито. О нем любили говорить так, как любят говорить в нашем мире о предметах чрезвычайно далеких, выдавая их за близлежащие и легкодостижимые. Тысячи полузнакомых и незнакомых называли его «Володя». В этом смысле он пал жертвой собственного успеха.

По творческому напору Высоцкий был редким и уникальным явлением. Неоднократно мне доводилось быть свидетелем того, как он работал круглыми сутками, по четыре-пять дней. Причем не просто работал, а выкладывался. Днем съемка, вечером спектакль, да еще какой! — Гамлет или Галилей, ночью творчество за столом над белым листком, исписанным мельчайшими убористыми строчками. Два часа сна — и он готов к новому дню, полному разнообразных творческих напряжений, и так день за днем. По-моему, больше пяти часов он не спал никогда, кроме редких периодов полного расслабления, когда организм, казалось, освобождался от многомесячных накоплений усталости и сдержанности.

Пожалуй, это слово «сдержанность» лучше всего определяло Высоцкого, невидимого посторонним людям. На сцене театра или с гитарой он был сгустком раскаленной энергии, казалось, не знающей удержу и препон. А в общении с людьми был сдержан, собран, тактичен, терпелив. Причем надо понять, что это был человек с тонкой и остро чувствующей унижение структурой поэта, чтобы в должной мере оценить то напряжение и самодисциплину, которой требовала эта внешне чуть хладнокровная сдержанность.

• С. В. Высоцкий. Таким был наш сын // Владимир Высоцкий. Собрание сочинений в двух томах. М., «Художественная литература», 1991. Том 1.
• И. К. Высоцкая. Короткое счастье на всю жизнь. «Молодая гвардия», 2005.
• Марина Влади. Владимир, или Прерванный полет. М., «Прогресс», 1989.
• Марина Влади. Высоцкий, каким он был (интервью) // журнал «За рубежом», 1988, № 6.
• «Все не так, ребята…»: Владимир Высоцкий в воспоминаниях друзей и коллег. М., «АСТ», 2017.
• В. К. Перевозчиков. Живой Высоцкий. Пятигорск, 2011.
• В. Туманов. Все потерять и вновь начать с мечты. М., «Либрика», 2016.
• Любен Георгиев. Владимир Высоцкий. Встречи, интервью, воспоминания. М., «Искусство», 1989.
• Смехов В. «Живой, и только…»: Воспоминания о В. Высоцком. М., «Интерконтакт», 1990.
• «Факты его биографии»: Л. Абрамова о В. Высоцком. М., 1991.
• В. Золотухин. Секрет Высоцкого. М., «Эксмо-пресс», 2002.
• М. Цыбульский. Жизнь и путешествия В. Высоцкого. Ростов-на-Дону, «Феникс», 2005.

• О Владимире Высоцком вспоминают... // Владимир Высоцкий. Каталоги и статьи
• Михаил Бузукашвили: Михаил Шемякин о Высоцком
• О Высоцком рассказывают... //Владимир Высоцкий: Все о нем
• Воспоминания о Высоцком
• Вспоминая Владимира Высоцкого (Сборник, составитель А. Н. Сафонов)
• Передрий А. Ф.: Владимир Высоцкий. Сто друзей и недругов
• Чтобы помнили. Высоцкий Владимир Семенович. Биография и рассказы современников