Ариане, последователи Ария, самого замечательного из еретиков, потрясавших Церковь. Арий был пресвитером в Александрии. Впервые сформулировал свою доктрину во время споров со своим епископом Александром в 318. Он утверждал, что Сын не вечен, не существовал до рождения, не был безначальным. Признать Сына «частью единосущного» для Ария значит считать «Отца сложным, и разделяемым, и изменяемым». Александр осудил это учение. Арий стал искать поддержки на стороне и нашел ее среди лукианистов, товарищей и соучеников Лукиана, главы антиохийской богословской школы. Это были никомидийский епископ Евсевий и известный церковный историк Евсевий, епископ Кеса-рийский. Арий энергично повел пропаганду своей доктрины. Он сочинил много песен и выпустил популярный сборник (Пир). Движение проникало глубоко в общество. Когда Константин Великий, после победы над Лицинием (324), овладел Востоком, он прежде всего попытался остановить «пустые споры». Но это ему не удалось. Потребовался собор, который был созван в Никее в 325. После долгих и упорных споров восторжествовало т.н. омоусианство – учение, прямо противоположное арианству. Оно выразилось в Никейском символе, где после слов «от Отца рожденного» говорилось: «несотворенного, единосущного Отцу». Арий был отлучен. Он и два египетских епископа были сосланы в Иллирию. Евсевий Никомидийский и Феогнис Никейский подписали символ, но не анафематствование, и спустя три месяца отправились в ссылку.
Вскоре после 325 начался поворот. Термин, прошедший на соборе по настоянию Константина и под влиянием западных отцов, на Востоке не всеми был признан; еще раньше, в 269 его отверг собор, осудивший Павла Самосатского; он напоминал притом савеллианство. Настроение самого Константина также изменилось под влиянием его сестры Констанции, вдовы Лициния, и семейной катастрофы (убийство жены Фавсты и сына Криспа). Никейский символ формально остается неприкосновенным, но в 328 Евсевий Никомидийский и Феогнис возвращаются из ссылки. Арий получает свободу. Около десяти никейцев теряют кафедры. Афанасия Великого вызывают на собор в Кесарии (334), куда он не явился, и низлагают на соборе в Тире (335). В 336 Арию предстояло обратное принятие в Церковь, но он скоропостижно умер. Православные приписывали его смерть суду Божию, а А.- отравлению православными.
В 337 умер Константин Великий. Все никейцы вернулись из ссылки. Но на Востоке царила партия, группировавшаяся вокруг Евсевия, с 338 епископа Константинопольского. Под его руководством собор в Антиохии (339) снова сместил Афанасия, который с Маркеллом удалился в Рим, где на соборе 340 оба были оправданы. На соборе Антиохийском (341-342) одна за другой были составлены несколько вероисповедных формул, в которых отцы старались приблизиться к Никейскому символу, но в то же время решительно отклоняли . При таких условиях императоры Констант и Констанций признали необходимым созвать примирительный собор в Сардике (теперь София) в 343. Явилось 170 отцов – 94 западных и 76 восточных. Когда последние увидели, что Афанасию, ими отлученному, предоставлены место и голос на соборе, они протестовали и удалились в Филиппополь. Собор Сардикийский предоставил некоторые преимущества епископу Римскому и составил формулу, где признавал – единую ипостась Отца, Сына и Духа. Афанасию снова была возвращена кафедра. Восточные епископы на Антиохийском соборе 344 сделали шаг к никейскому символу, признав формулу – «подобный во всем». Между тем в 350 умер Констант. Констанций созывает соборы в Арле (353) и Милане (355), где Афанасий был осужден снова. Западных епископов вынуждали подписать это определение. Несогласные, в том числе Либерий Римский, были сосланы. Афанасий скрылся в пустыню к монахам. Арианство в несколько смягченной форме евсевианства торжествовало победу по всей империи.
Победители выделили из своей среды группу крайних, с антиохийским диаконом Аэцием и епископом Кизическим Евномием во главе; она выставила формулу: Сын не подобен Отцу - – и за это получила название партии аномеев или, по имени вождя, евномиян. В среде умеренных возникла реакция: они двинулись дальше к никейской формуле и термину противопоставили – подобосущный. Отсюда название партии – омиусиане или, как их неправильно называли, полуариане. Во главе движения стал Василий, епископ Анкирский. Партии в первый момент удается произвести сильное впечатление на императора Констанция, но скоро она отступает под напором придворных интриг. Император долго остается под влиянием двух епископов-дипломатов, Урзация и Валента, которые пускают в ход всякие двусмысленные формулы, лишь бы добиться показного единства и спокойствия. В Сирмиуме [ныне Митровица, Сербия] в 357 при императоре они составляют род собора, который решает вычеркнуть совсем из обращения термин, как неизвестный Св. Писанию, и выдвигают формулу – Сын подобен Отцу, отчего и партия получает название омиев. На новом собрании в Сирмиуме в 358 омии делают уступку омиусианам, является формула: Сын подобен Отцу во всем. Эту формулу можно было понимать и в смысле омиусианском, и в значении омейском: подобен во всем – ergo и по сущности; подобен во всем, кроме сущности. Даже римский епископ Либерий, утомленный ссылкой, подписал ее. Констанцию показалось, что настало время воссоединить в вероисповедном отношении Восток с Западом. В 359 были созваны два собора: в Селевкии для Востока и в Римини (Аримине) для Запада. Западные отцы, прибывшие на собор с намерением дать торжество Никейскому символу, в конце концов подписали в лице своих депутатов формулу, где стояло с опущением даже . Такой же подписи добились и от представителей собора Селевкийского, в том числе и от омиусиан (360). Победа осталась на стороне партии омиев, питавшейся придворными интригами и отдалявшейся от наиболее ярких представителей других партий.
После смерти Констанция (361) Юлиан Отступник предоставил свободу всем партиям и позволил изгнанникам вернуться на кафедры. Афанасий Великий созвал в Александрии собор для сближения никейцев с омиусианами (362). Это встревожило Юлиана, и Афанасий под вымышленным предлогом снова был лишен кафедры. При Валенте (364-378) А. становятся господами положения и теснят никейцев и омиусиан. Давление сплачивает эти партии. По смерти Афанасия (373) роль объединителей переходит к великим каппадокийцам – Василию Великому, Григорию Богослову и Григорию Нисскому. Чтобы вывести Восток из состояния вероисповедной анархии, Василий обращает взоры к Риму. Он не дожил, однако, до торжества своего дела. Победителем арианства оказался Феодосий Великий. В 381 он созывает собор в Константинополе, с течением времени признанный вселенским. В столице собираются епископы; еще раз каждая партия представляет свое исповедание. «Царь, взяв эти изложения, остался один и начал молить Бога, чтобы Он помог ему открыть истину. Прочитав каждый из представленных ему символов, он осудил все, которыми вводилось разделение Троицы, и одобрил только веру в единосущие». После собора Феодосии отдал приказ передать церкви только тем епископам, которые мыслят согласно с архиепископом столицы и некоторых других городов. После 40-летнего господства арианство потеряло перевес в Константинополе. Но оно долго еще давало знать о себе. Так как армия и даже гарнизон столипы состояли из варваров – А., то не раз империя оказывалась фактически в руках арианских генералов. Следы А. мы находим в Константинополе еще в 6 в.
Гораздо упорнее арианство держалось среди народов варварских благодаря сравнительной простоте положений арианства (взгляд проф. Gwatkin: Studies of Arianism, 1900). Ограничительные меры императоров не распространялись притом на варварские государства. Остготы оставались арианами до 553, вестготы Испании – до собора в Толедо 589; вандалы, занявшие северную Африку в 429, угнетали православных до 533, когда были сломлены Велизарием; бургуиды были арианами до присоединения их к королевству франков в 534, лангобарды – до середины 7 в.
Арианство невозможно считать случайной вспышкой. Была масса условий общего характера, которые подготовляли и поддерживали его. Колоссальная энергия, которую в первые века затрачивала церковь на борьбу с государством, теперь освободилась и пошла на внутреннее самоустроение. Все недоговоренное, сдавленное угрозой внешней опасности вырвалось на свободу, потребовало уяснения и формулировки. Нигде это оживление не достигает такого высокого уровня, как в области догматической деятельности. Тэн характеризует греков как спорщиков. Под диктовку страсти к прениям разработана ими логика с эристикой. Философия у них всегда выходила на улицу. В 4 в. по Р. Хр. было в этом отношении то же, что за пять веков до нашей эры. Григорий Нисский оставил нам свидетельство очевидца-современника. «Все полно, – говорит он, – таких людей, которые рассуждают о непостижимых предметах; спросишь, сколько нужно заплатить оболов – философствуют о рожденном и нерожденном; хочешь узнать о цене на хлеб, отвечают: Отец больше Сына; справишься, готова ли баня, – говорят: Сын произошел из ничего». Не случайно пожар загорелся в Александрии, этом «величайшем торжище вселенной». Сюда свозились не только товары со всего света, но и идеи религиозные и философские. Здесь возникла самая могучая богословская школа (Климент и Ориген). Нигде не было такого трения систем и мировоззрений, как здесь. И неоплатонизм вышел отсюда, и Филон был иудеем александрийским. Здесь зародилось и арианство. По мнению некоторых историков, арианство является только логическим продолжением богословских споров 3 в. В известном смысле это справедливо. Но такое объяснение не исчерпывает всего огромного явления.
Автор лучшей монографии об арианстве, проф. Гуоткин, пытается понять его как последний бой, данный христианству соединенными силами влияний иудейских и языческих, к которым присоединялось и воздействие индийского Востока. Буддизм также в то время имел завоевательный характер. Его призыв направлялся к берегам Средиземного моря по торговым путям, на которых лежали греческие общины. Греческие цари Сирии и Египта называются на памятниках царя Ашоки. Александрия еще более, чем Сирия, была благодаря своей торговле (через Красное море) открыта влиянию Востока. Отсюда проникла восточная мысль и в стоицизм, и в гностицизм. Почти всецело она царила в богословии неоплатонизма. Ее возвышенный спиритуализм и ее мрачный взгляд на природу одинаково были привлекательны для людей, разочаровавшихся в вульгарном политеизме. Строгое противоположение мира и Бога, понимание божества как чистого бытия, бесстрастного и далекого от мира, стало аксиомой философии. Бог был [сущий] и только. То же отчасти случилось и с иудейством. После разрушения Иерусалима, а в лице пророков – и раньше, народ иудейский должен был перестроить свое миросозерцание, чтобы приспособиться к новым условиям существования. Он очищает понятие о Боге от антропоморфических признаков и создает новую индивидуалистическую этику. Работавшие над переводом 70 толковников всюду сглаживали следы антропоморфизма в Библии и превращали Иегову в [сущее], из которого Филон сделал . Хотя Израиль никогда не забывал своего Иегову, всюду видны черты трансцендентального деизма, старавшегося отрешиться от представления личности в Божестве. Казалось, что между Богом и человеком не может быть соприкосновения. И даже более: расстояние между Богом и миром так разрослось, что иудейство позднейшего периода отчуждает отчасти у Бога власть промыслительную, вручая ее ангелам, архангелам, космократорам. У Филона творческой властью является посредствующий Логос.
То же происходит и в греческой философии. Стоицизм и неоплатонизм творческую власть отдают Логосу. Но здесь движение было глубже, чем в иудействе. Бог иудеев остался бытием религиозной мысли; о греческом можно было только думать, но ему нельзя было молиться. Это было бытие чисто философское. Для религиозных переживаний годились только боги Олимпа и Капитолия. Отсюда любопытное явление: философия, обрабатывая концепцию Единого, в то же время не отворачивается от политеизма, а тянет его за собой. Убив религию, философия пытается опереться на тех самых богов, которых она разгромила. Соперником ее являются восточные мистерии, пытавшиеся удовлетворить потребность личного общения с личным Богом. «Древний мир, – говорит Гуоткин, – метался между философией и суеверием. Философия не могла раскрыть небо, мистерии не были способны низвести его на землю. Ни спекуляция, ни интуиция – только историческое воплощение могло соединить небо и землю, только воплотившееся Слово могло озарить одинаково Восток и Запад».
Историческое христианство опиралось на философию; его лучшие умы старались проследить учение Христа в блестящем прошлом Греции.
Но языческая мысль могла идти навстречу христианской только до известного предела: она могла признавать Христа равным обитателям Олимпа Богом в смысле богов политеизма, но не могла назвать Его единосущным Сущему. Это и заявило в решительной форме арианство. В арианском движении язычество, оттесненное с главной государственной позиции, отошло на позиции второстепенные, хорошо прикрытые, и оттуда повело атаку. Древняя цивилизация не могла уступить места без боя. В ее власти были лучшие умы; она еще управляла всеми навыками. Эти навыки оказались враждебными христианству.
Источники для изучения арианства не очень обильны, но достаточны. С арианской стороны это прежде всего два письма Ария, отрывки, отрывки «Церковной истории» Филосторгия (350-425) (все это есть в русском переводе). С православной стороны – церковные истории Руфина, Сократа, Созомена, Феодорита, «Жизнь Константина» Евсевия, сочинения Афанасия Великого (особенно), Василия Великого, Григория Богослова, Григория Нисского, Епифания, Илария Пиктавийского, Амвросия, Августина и др. Большая часть этих сочинений имеется в переводе Петербургской (историки) и Московской духовных академий.
Исследования об арианстве многочисленны: В. В. Болотов, Учение Оригена о св. Троице; проф. А. А. Спасский, История догматического движения в эпоху вселенских соборов, т. 1 (Тринитарный вопрос), 1906; проф. П. В. Гидулянов, Восточные патриархи в период четырех первых вселенских соборов, 1908; проф. А. П. Лебедев, Вселенские соборы 4 и 5 в., 3 изд., 1904; В. Н. Самуилов, История арианства на Западе, 1890; проф. И. В. Попов, Религиозный идеал св. Афанасия, 1904; Смирнов, Обозрение источников 1 Вселенского собора, 1888. См. статью Афанасий Великий.
И. Д. Андреев.
Вскоре после 325 начался поворот. Термин, прошедший на соборе по настоянию Константина и под влиянием западных отцов, на Востоке не всеми был признан; еще раньше, в 269 его отверг собор, осудивший Павла Самосатского; он напоминал притом савеллианство. Настроение самого Константина также изменилось под влиянием его сестры Констанции, вдовы Лициния, и семейной катастрофы (убийство жены Фавсты и сына Криспа). Никейский символ формально остается неприкосновенным, но в 328 Евсевий Никомидийский и Феогнис возвращаются из ссылки. Арий получает свободу. Около десяти никейцев теряют кафедры. Афанасия Великого вызывают на собор в Кесарии (334), куда он не явился, и низлагают на соборе в Тире (335). В 336 Арию предстояло обратное принятие в Церковь, но он скоропостижно умер. Православные приписывали его смерть суду Божию, а А.- отравлению православными.
В 337 умер Константин Великий. Все никейцы вернулись из ссылки. Но на Востоке царила партия, группировавшаяся вокруг Евсевия, с 338 епископа Константинопольского. Под его руководством собор в Антиохии (339) снова сместил Афанасия, который с Маркеллом удалился в Рим, где на соборе 340 оба были оправданы. На соборе Антиохийском (341-342) одна за другой были составлены несколько вероисповедных формул, в которых отцы старались приблизиться к Никейскому символу, но в то же время решительно отклоняли . При таких условиях императоры Констант и Констанций признали необходимым созвать примирительный собор в Сардике (теперь София) в 343. Явилось 170 отцов – 94 западных и 76 восточных. Когда последние увидели, что Афанасию, ими отлученному, предоставлены место и голос на соборе, они протестовали и удалились в Филиппополь. Собор Сардикийский предоставил некоторые преимущества епископу Римскому и составил формулу, где признавал – единую ипостась Отца, Сына и Духа. Афанасию снова была возвращена кафедра. Восточные епископы на Антиохийском соборе 344 сделали шаг к никейскому символу, признав формулу – «подобный во всем». Между тем в 350 умер Констант. Констанций созывает соборы в Арле (353) и Милане (355), где Афанасий был осужден снова. Западных епископов вынуждали подписать это определение. Несогласные, в том числе Либерий Римский, были сосланы. Афанасий скрылся в пустыню к монахам. Арианство в несколько смягченной форме евсевианства торжествовало победу по всей империи.
Победители выделили из своей среды группу крайних, с антиохийским диаконом Аэцием и епископом Кизическим Евномием во главе; она выставила формулу: Сын не подобен Отцу - – и за это получила название партии аномеев или, по имени вождя, евномиян. В среде умеренных возникла реакция: они двинулись дальше к никейской формуле и термину противопоставили – подобосущный. Отсюда название партии – омиусиане или, как их неправильно называли, полуариане. Во главе движения стал Василий, епископ Анкирский. Партии в первый момент удается произвести сильное впечатление на императора Констанция, но скоро она отступает под напором придворных интриг. Император долго остается под влиянием двух епископов-дипломатов, Урзация и Валента, которые пускают в ход всякие двусмысленные формулы, лишь бы добиться показного единства и спокойствия. В Сирмиуме [ныне Митровица, Сербия] в 357 при императоре они составляют род собора, который решает вычеркнуть совсем из обращения термин, как неизвестный Св. Писанию, и выдвигают формулу – Сын подобен Отцу, отчего и партия получает название омиев. На новом собрании в Сирмиуме в 358 омии делают уступку омиусианам, является формула: Сын подобен Отцу во всем. Эту формулу можно было понимать и в смысле омиусианском, и в значении омейском: подобен во всем – ergo и по сущности; подобен во всем, кроме сущности. Даже римский епископ Либерий, утомленный ссылкой, подписал ее. Констанцию показалось, что настало время воссоединить в вероисповедном отношении Восток с Западом. В 359 были созваны два собора: в Селевкии для Востока и в Римини (Аримине) для Запада. Западные отцы, прибывшие на собор с намерением дать торжество Никейскому символу, в конце концов подписали в лице своих депутатов формулу, где стояло с опущением даже . Такой же подписи добились и от представителей собора Селевкийского, в том числе и от омиусиан (360). Победа осталась на стороне партии омиев, питавшейся придворными интригами и отдалявшейся от наиболее ярких представителей других партий.
После смерти Констанция (361) Юлиан Отступник предоставил свободу всем партиям и позволил изгнанникам вернуться на кафедры. Афанасий Великий созвал в Александрии собор для сближения никейцев с омиусианами (362). Это встревожило Юлиана, и Афанасий под вымышленным предлогом снова был лишен кафедры. При Валенте (364-378) А. становятся господами положения и теснят никейцев и омиусиан. Давление сплачивает эти партии. По смерти Афанасия (373) роль объединителей переходит к великим каппадокийцам – Василию Великому, Григорию Богослову и Григорию Нисскому. Чтобы вывести Восток из состояния вероисповедной анархии, Василий обращает взоры к Риму. Он не дожил, однако, до торжества своего дела. Победителем арианства оказался Феодосий Великий. В 381 он созывает собор в Константинополе, с течением времени признанный вселенским. В столице собираются епископы; еще раз каждая партия представляет свое исповедание. «Царь, взяв эти изложения, остался один и начал молить Бога, чтобы Он помог ему открыть истину. Прочитав каждый из представленных ему символов, он осудил все, которыми вводилось разделение Троицы, и одобрил только веру в единосущие». После собора Феодосии отдал приказ передать церкви только тем епископам, которые мыслят согласно с архиепископом столицы и некоторых других городов. После 40-летнего господства арианство потеряло перевес в Константинополе. Но оно долго еще давало знать о себе. Так как армия и даже гарнизон столипы состояли из варваров – А., то не раз империя оказывалась фактически в руках арианских генералов. Следы А. мы находим в Константинополе еще в 6 в.
Гораздо упорнее арианство держалось среди народов варварских благодаря сравнительной простоте положений арианства (взгляд проф. Gwatkin: Studies of Arianism, 1900). Ограничительные меры императоров не распространялись притом на варварские государства. Остготы оставались арианами до 553, вестготы Испании – до собора в Толедо 589; вандалы, занявшие северную Африку в 429, угнетали православных до 533, когда были сломлены Велизарием; бургуиды были арианами до присоединения их к королевству франков в 534, лангобарды – до середины 7 в.
Арианство невозможно считать случайной вспышкой. Была масса условий общего характера, которые подготовляли и поддерживали его. Колоссальная энергия, которую в первые века затрачивала церковь на борьбу с государством, теперь освободилась и пошла на внутреннее самоустроение. Все недоговоренное, сдавленное угрозой внешней опасности вырвалось на свободу, потребовало уяснения и формулировки. Нигде это оживление не достигает такого высокого уровня, как в области догматической деятельности. Тэн характеризует греков как спорщиков. Под диктовку страсти к прениям разработана ими логика с эристикой. Философия у них всегда выходила на улицу. В 4 в. по Р. Хр. было в этом отношении то же, что за пять веков до нашей эры. Григорий Нисский оставил нам свидетельство очевидца-современника. «Все полно, – говорит он, – таких людей, которые рассуждают о непостижимых предметах; спросишь, сколько нужно заплатить оболов – философствуют о рожденном и нерожденном; хочешь узнать о цене на хлеб, отвечают: Отец больше Сына; справишься, готова ли баня, – говорят: Сын произошел из ничего». Не случайно пожар загорелся в Александрии, этом «величайшем торжище вселенной». Сюда свозились не только товары со всего света, но и идеи религиозные и философские. Здесь возникла самая могучая богословская школа (Климент и Ориген). Нигде не было такого трения систем и мировоззрений, как здесь. И неоплатонизм вышел отсюда, и Филон был иудеем александрийским. Здесь зародилось и арианство. По мнению некоторых историков, арианство является только логическим продолжением богословских споров 3 в. В известном смысле это справедливо. Но такое объяснение не исчерпывает всего огромного явления.
Автор лучшей монографии об арианстве, проф. Гуоткин, пытается понять его как последний бой, данный христианству соединенными силами влияний иудейских и языческих, к которым присоединялось и воздействие индийского Востока. Буддизм также в то время имел завоевательный характер. Его призыв направлялся к берегам Средиземного моря по торговым путям, на которых лежали греческие общины. Греческие цари Сирии и Египта называются на памятниках царя Ашоки. Александрия еще более, чем Сирия, была благодаря своей торговле (через Красное море) открыта влиянию Востока. Отсюда проникла восточная мысль и в стоицизм, и в гностицизм. Почти всецело она царила в богословии неоплатонизма. Ее возвышенный спиритуализм и ее мрачный взгляд на природу одинаково были привлекательны для людей, разочаровавшихся в вульгарном политеизме. Строгое противоположение мира и Бога, понимание божества как чистого бытия, бесстрастного и далекого от мира, стало аксиомой философии. Бог был [сущий] и только. То же отчасти случилось и с иудейством. После разрушения Иерусалима, а в лице пророков – и раньше, народ иудейский должен был перестроить свое миросозерцание, чтобы приспособиться к новым условиям существования. Он очищает понятие о Боге от антропоморфических признаков и создает новую индивидуалистическую этику. Работавшие над переводом 70 толковников всюду сглаживали следы антропоморфизма в Библии и превращали Иегову в [сущее], из которого Филон сделал . Хотя Израиль никогда не забывал своего Иегову, всюду видны черты трансцендентального деизма, старавшегося отрешиться от представления личности в Божестве. Казалось, что между Богом и человеком не может быть соприкосновения. И даже более: расстояние между Богом и миром так разрослось, что иудейство позднейшего периода отчуждает отчасти у Бога власть промыслительную, вручая ее ангелам, архангелам, космократорам. У Филона творческой властью является посредствующий Логос.
То же происходит и в греческой философии. Стоицизм и неоплатонизм творческую власть отдают Логосу. Но здесь движение было глубже, чем в иудействе. Бог иудеев остался бытием религиозной мысли; о греческом можно было только думать, но ему нельзя было молиться. Это было бытие чисто философское. Для религиозных переживаний годились только боги Олимпа и Капитолия. Отсюда любопытное явление: философия, обрабатывая концепцию Единого, в то же время не отворачивается от политеизма, а тянет его за собой. Убив религию, философия пытается опереться на тех самых богов, которых она разгромила. Соперником ее являются восточные мистерии, пытавшиеся удовлетворить потребность личного общения с личным Богом. «Древний мир, – говорит Гуоткин, – метался между философией и суеверием. Философия не могла раскрыть небо, мистерии не были способны низвести его на землю. Ни спекуляция, ни интуиция – только историческое воплощение могло соединить небо и землю, только воплотившееся Слово могло озарить одинаково Восток и Запад».
Историческое христианство опиралось на философию; его лучшие умы старались проследить учение Христа в блестящем прошлом Греции.
Но языческая мысль могла идти навстречу христианской только до известного предела: она могла признавать Христа равным обитателям Олимпа Богом в смысле богов политеизма, но не могла назвать Его единосущным Сущему. Это и заявило в решительной форме арианство. В арианском движении язычество, оттесненное с главной государственной позиции, отошло на позиции второстепенные, хорошо прикрытые, и оттуда повело атаку. Древняя цивилизация не могла уступить места без боя. В ее власти были лучшие умы; она еще управляла всеми навыками. Эти навыки оказались враждебными христианству.
Источники для изучения арианства не очень обильны, но достаточны. С арианской стороны это прежде всего два письма Ария, отрывки, отрывки «Церковной истории» Филосторгия (350-425) (все это есть в русском переводе). С православной стороны – церковные истории Руфина, Сократа, Созомена, Феодорита, «Жизнь Константина» Евсевия, сочинения Афанасия Великого (особенно), Василия Великого, Григория Богослова, Григория Нисского, Епифания, Илария Пиктавийского, Амвросия, Августина и др. Большая часть этих сочинений имеется в переводе Петербургской (историки) и Московской духовных академий.
Исследования об арианстве многочисленны: В. В. Болотов, Учение Оригена о св. Троице; проф. А. А. Спасский, История догматического движения в эпоху вселенских соборов, т. 1 (Тринитарный вопрос), 1906; проф. П. В. Гидулянов, Восточные патриархи в период четырех первых вселенских соборов, 1908; проф. А. П. Лебедев, Вселенские соборы 4 и 5 в., 3 изд., 1904; В. Н. Самуилов, История арианства на Западе, 1890; проф. И. В. Попов, Религиозный идеал св. Афанасия, 1904; Смирнов, Обозрение источников 1 Вселенского собора, 1888. См. статью Афанасий Великий.
И. Д. Андреев.