Алексей Петрович

Алексей Петрович, царевич, старший сын Петра Великого, от брака его с Евдокией Федоровной Лопухиной. Родился 18 февраля 1690 года. Первые годы детства он провел преимущественно в обществе матери и бабушки (Натальи Кирилловны), так как Петр в 1693–96 годах был сначала занят кораблестроением в Архангельске, а затем предпринял Азовские походы. После заточения, в 1698 году, царицы Евдокии в монастырь, царевич А. был взят в село Преображенское любимой сестрой Петра, царевной Натальей. В 1699 году Петр намеревался послать царевича для образования за границу, но затем изменил этот план и пригласил к нему в воспитатели немца Нейгебауера. Выбор оказался не особенно удачным; Нейгебауер не подчинялся Меншикову, бывшему в то время главным руководителем воспитания царевича, и грубо обращался с русскими приближенными царевича, особенно с его учителем Вяземским, чем подавал царевичу очень плохой пример. Весною 1703 года место Нейгебауера занял барон Гюйссен, подававший Меншикову донесения о воспитании царевича. Если верить отзывам Гюйссена (в письме к Лейбницу), царевич был прилежен, любил математику и иностранные языки и жаждал познакомиться с чужими странами. Занятия науками прерывались, однако, по желанию Петра, то поездкой в Архангельск, в 1702 году, то участием в походе к Ниеншанцу, то присутствием, в 1704 году, при осаде Нарвы. Петром руководило, по-видимому, желание приучить царевича к военным трудам, но при этом нельзя было ожидать блестящих успехов в науках. В 1705 году Гюйссен был отправлен Петром за границу с дипломатическим поручением, и юный царевич остался без руководителя именно тогда, когда наступало время обратить серьезное внимание на воспитание и образование наследника престола. Общество, в котором вращался А. Петрович, состояло из Колычевых, домоправителя его Еварлакова, родственников царицы Натальи Кирилловны, Нарышкиных и множества духовных лиц. Особенным влиянием пользовался духовник царевича, протопоп Верхоспасского собора Яков Игнатьев, старавшийся поддержать в нем память о матери, как невинной страдалице от неукротимого нрава Петра. Будучи оторван от матери в детстве, А. Петрович попал в руки иностранцев. Можно было ожидать, что вследствие этого сын пойдет по стопам отца и предпочтет иноземные, новые порядки старинным московским нравам и обычаям. Если бы царевич не был предоставлен самому себе в возрасте 15 лет, когда не могло еще у него сложиться определенных взглядов, когда не выработался его характер, то весьма вероятно, что он не воспринял бы тех мыслей, которые внушали ему окружавшие его лица духовного звания. Царевич был далек от своего отца; он не только не любил его, но боялся его, трепетал перед ним. Мало-помалу в нем развивалось недовольство всеми нововведениями Петра, росло желание возвратиться к «старине», являлись планы, как он будет поступать, когда займет русский престол. Он видел в отце человека, гнетущего разные классы общества, а потому естественно представлял себе свое будущее управление совершенно противоположным отцовскому. В конце 1706 года или в начале 1707 года царевичу удалось посетить свою мать в Суздальском монастыре. Узнав об этом, Петр немедленно вызвал его к себе и, выразив ему свой гнев, отправил в Смоленск с разными поручениями относительно осмотра рекрут и сбора провианта. Осенью 1707 года было предпринято укрепление Москвы на случай нападения Карла XII, и надзор за работами был поручен А. Петровичу, а в августе 1708 года на него же был возложен осмотр продовольственных магазинов в Вязьме. Осенью 1708 году Гюйссен возвратился из-за границы, и царевич, знавший только немецкий язык, начал учиться французскому языку, а затем фортификации у приезжего инженера, которого отыскал для него Гюйссен. В начале 1709 года царевич представил царю в Сумах пять полков, собранных и устроенных им самим, затем присутствовал в Воронеже при спуске кораблей, а осенью отправился в Киев, чтобы находиться при той части армии, которая предназначалась для действий против Станислава Лещинского. В какой мере интересовался всем этим царевич–неизвестно. К концу 1709 года Петр послал А. Петровича в Дрезден, а в спутники ему избрал князя Юрия Трубецкого и графа Ал. Головкина, одного из сыновей канцлера. Заграничное путешествие было предпринято под предлогом усовершенствования в науках, но в действительности Петр желал устроить брак своего сына с какой-нибудь немецкой принцессой. Еще в 1707 году барону Урбиху и Гюйссену было поручено Петром приискать невесту для царевича. На их вопрос относительно возможности сватовства к старшей дочери австрийского императора, вице-канцлер Кауниц ответил довольно уклончиво; вследствие этого, барон Урбих обратил свое внимание на принцессу брауншвейг-вольфенбюттельскую Софию-Шарлотту и предложил Петру послать царевича за границу, чтобы удобнее было вести переговоры. По пути в Дрезден А. Петрович пробыл месяца три в Кракове. К этому времени относится характеристика его, сделанная Вильчеком, по поручению австрийского двора. Он подробно описал наружность царевича, характер, манеру держать себя и распорядок дня. По его словам, А. Петрович был весьма задумчив и неразговорчив в незнакомом обществе; скорее меланхоличен, чем весел; скрытен, боязлив и подозрителен до мелочности, как будто кто-нибудь хотел покуситься на его жизнь. Вместе с тем, царевич был очень любознателен, посещал церкви и монастыри Кракова, присутствовал на диспутах в университетах, покупал много книг, главным образом богословского содержания и отчасти исторического, и ежедневно употреблял по 6–7 часов не только на чтение, но и на выписки из книг, причем никому своих выписок не показывал. По мнению Вильчека, А. Петрович обладал хорошими способностями и может оказать большие успехи, если окружающие не станут делать ему препятствий. В марте 1709 года А. Петрович прибыл в Варшаву, где обменялся визитами с польским королем, и через Дрезден направился в Карлсбад. Недалеко от Карлсбада, в местечке Шлакенверт, царевич впервые увидел принцессу Софию-Шарлотту и произвел на нее, как кажется, довольно благоприятное впечатление. Неизвестно, когда именно царевич узнал о предстоящем ему браке; но так как Петр не настаивал, чтобы он женился на Софии-Шарлотте, а предоставлял ему право выбора между иноземными принцессами, то царевич, покорившись неизбежности женитьбы на иностранке, решил жениться на Софии-Шарлотте, которая, как он писал своему духовнику, «человек добр и лучше ее мне здесь не сыскать». Во время пребывания в Дрездене царевич занимался геометрией, географией и французским языком, брал уроки танцев и посещал театральные представления на французском языке. Это не мешало ему со своими приближенными – Вяземским, Еварлаковым и Иваном Афонасьевым – «веселиться духовно и телесно, не по-немецки, но по-русски», т. е. предаваться винопитию. В конце сентября 1710 года А. Петрович посетил принцессу Шарлотту в Торгау и решил сделать ей предложение, о чем и уведомил Петра. В январе 1711 года последовало на это официальное согласие, а в мае царевич отправился в Вольфенбюттель знакомиться с родителями невесты. Для выяснения некоторых пунктов брачного договора явился к Петру тайный советник Шлейниц и стал расхваливать царевича. Петр нашел, что похвалы преувеличены, и перевел разговор на другие предметы. Свадьба была отпразднована в Торгау в октябре 1711 года, в присутствии Петра, только что возвратившегося из Прутского похода. В начале ноября А. Петрович, по поручению отца, поехал в Торн и занялся там заготовкой провианта для русской армии, предназначенной к походу в Померанию. В мае 1712 года он отправился на театр военных действий, в Шлезвиг и Мекленбург, а жена его переселилась, по приказанию царя, в Эльбинг. Петр и Екатерина, проездом через Эльбинг, посетили принцессу и отнеслись к ней очень хорошо; Петр сказал даже, что А. Петрович не заслуживает такой жены. В конце 1712 года А. Петрович поехал, по воле отца, с царицей Екатериной Алексеевной в Петербург; по пути он думал видеться с женою в Эльбинге, но она, задолго до его прибытия, уехала к родным в Брауншвейг. Они свиделись, в половине августа 1713 года, в Петербурге, куда Шарлотта прибыла во время отсутствия царевича, участвовавшего в финляндском походе царя. Поселились они в особом дворце, на левом берегу Невы, близ церкви Божией Матери всех Скорбящих. Трехлетнее пребывание за границей мало изменило царевича; он продолжал большую часть времени проводить с попами или бражничал с дурными людьми. Большое влияние на А. Петровича получил брат его прежнего казначея, Александр Кикин, сделавшийся из приверженцев Петра его врагом, когда его постигла царская опала. К жене царевич стал относиться очень нехорошо и в пьяном виде говорил своему камердинеру Ивану Большому-Афонасьеву, что отплатит графу Гавриилу Ивановичу Головкину и его сыновьям за то, что они навязали ему на шею такую жену. «Близкие к отцу люди, – прибавлял он, – будут сидеть на кольях. Петербург недолго будет за нами». В это время А. Петрович видел сочувствие к себе уже не только со стороны духовенства, но и со стороны некоторых князей Долгоруких и Голицыных, недовольных возвышением Меншикова, и думал встретить в них опору в случае государственного переворота. В 1714 году медики нашли, что у царевича развилась чахотка, и он, с разрешения Петра, поехал на воды в Карлсбад, где и пробыл полгода. В отсутствие царевича, 12 июля, родилась у него дочь Наталия, что успокоило царицу Екатерину Алексеевну, опасавшуюся рождения сына. Возвратившись в Петербург, А. Петрович стал еще хуже относиться к жене, которая, к великому огорчению своему, узнала о его сближении с крепостной девкой учителя его Вяземского, чухонкой Афросиньей Федоровой. 12 октября 1715 года у Софии-Шарлотты родился сын Петр, а десять дней спустя она умерла. Рождение внука побудило Петра письменно изложить все причины недовольства его царевичем. Письмо было помечено 11 октября, следовательно, как будто бы было написано накануне рождения Петра Алексеевича, но вручено А. Петровичу только 27 октября. Заканчивалось оно угрозой лишить сына наследства, если он не исправится. На другой день после этого у Петра родился сын, который тоже получил имя Петр. Не отдай он А. Петровичу письма до этого события – было бы неудобно и несвоевременно стращать его лишением престолонаследия; тогда царевич имел бы полное право упрекнуть Петра за желание отделаться от старшего сына в пользу младшего, родившегося от любимой им жены. Письмо очень опечалило А. Петровича, и он обратился за советом к друзьям. Три дня спустя он подал отцу ответ, в котором сам просил лишить его наследства. «Понеже вижу себя, – писал он, – к сему делу неудобна и непотребна, также памяти весьма лишен (без чего ничего возможно делать) и всеми силами умными и телесными (от различных болезней) ослабел и непотребен стал к толикого народа правлению, где требует человека не такого гнилого, как я. Того ради наследия (дай Боже Вам многолетнее здравие!) Российского по вас (хотя бы и братца у меня не было, а ныне, слава Богу, брат у меня есть, которому дай Боже здоровья) не претендую и впредь претендовать не буду». Этим письмом царевич отказался от наследства не только за себя, но и за сына. Петр остался недоволен тоном царевича, который ссылается на свою неспособность и ничего не говорит о неохоте что-либо делать, и не поверил его отказу от наследства. «Також, – писал Петр, – хотя б и истинно хотел хранить (т. е. клятву), то возмогут тебя склонить и принудить большие бороды, которые ради тунеядства своего ныне не в авантаже обретаются, к которым ты и ныне склонен зело и раньше. Того ради так остаться, как желаешь быть, ни рыбой, ни мясом не возможно, но или отмени свой нрав и нелицемерно удостой себя наследником, или будь монах: ибо без сего дух мой спокоен быть не может, а особливо, что ныне мало здоров стал. На что по получении сего дай немедленно ответ. А буде того не учинишь, то я с тобою, как с злодеем поступлю». Царевич, склоняемый друзьями, отвечал, что желает постричься. Уговаривая его принять монашество, Кикин очень образно выразился, что клобук «не гвоздем на голове прибит». Петр собирался в это время (в январе 1716 года) за границу и дал сыну полгода для окончательного решения. В конце сентября А. Петрович получил письмо, в котором Петр требовал ответа, намерен ли он приняться за дело, или хочет поступить в монастырь. Тогда царевич привел в исполнение свое давнишнее намерение и бежал за границу; по совету Меншикова, он взял с собой Афросинью, чем, конечно, еще более прогневил отца. А. Петрович встретил в Либаве Кикина, ездившего за границу для сопровождения на воды сестры царя, царевны Марьи Алексеевны. Еще перед отъездом из России Кикин обещал царевичу отыскать для него местожительство и сообщил теперь, что он найдет убежище в Вене. В ноябре А. Петрович явился в Вене к вице-канцлеру Шенборну и просил у цесаря защиты от несправедливости отца, желающего постричь его, чтобы лишить наследства его самого и его сына; он же не хочет принимать монашества, так как чувствует, что имеет достаточно ума для управления государством. Император собрал совет, и было решено дать царевичу убежище; с 12 ноября до 7 декабря он пробыл в местечке Вейербург, а затем был переведен в тирольский замок Эренберг, где скрывался под видом государственного преступника. Несколько недель спустя после бегства А. Петровича из России начались розыски; русский резидент в Вене Веселовский получил от Петра приказание принять меры к открытию местожительства царевича. Напав на его след, Веселовский отправил в Тироль присланного Петром гвардии капитана Румянцева, который и донес, что А. Петрович живет в замке Эренберг. В начале апреля 1717 года Веселовский передал императору Карлу VI письмо Петра с просьбой, если А. Петрович находится в пределах империи, прислать его к нему «для отеческого исправления». Император ответил, что ему ничего не известно, и обратился к английскому королю с запросом, не примет ли он участия в судьбе царевича, страдающего от «тиранства» отца. Австрийский секретарь Кейль, прибывший, по приказанию своего императора, в Эренберг, показал царевичу вышеупомянутые письма и советовал ему уехать в Неаполь, если он не хочет возвратиться к отцу. А. Петрович был в отчаянии и умолял не выдавать его. Его препроводили в Неаполь. Румянцев открыл и это местопребывание царевича и, приехав в Вену вместе с Толстым, потребовал от императора выдачи А. Петровича, или, по крайней мере, свидания с ним. В конце сентября они прибыли в Неаполь и никак не могли уговорить А. Петровича возвратиться в Россию. Видя, что все доводы безуспешны, Толстой подкупил секретаря неаполитанского вице-короля, и тот сказал царевичу, что цесарь не будет защищать его оружием, что Афросинью у него отнимут, и что сам Петр едет за ним в Италию. Мысль встретиться с отцом напугала царевича. Толстой обещал ему выхлопотать разрешение жениться на Афросинье и жить в деревне. Это обещание ободрило царевича, а письмо Петра от 17 ноября, в котором он обещал простить его, совершенно успокоило и обнадежило в счастливом исходе дела. Сторонники А. Петровича не верили, что Петр простит его, и рассуждали между собой, как бы предупредить его, чтобы он не ездил в Москву. Царевич и Афросинья поехали в Россию разными путями. Вследствие нездоровья, Афросинья ехала медленно, и царевич писал ей с дороги ласковые письма, полные заботливости и предвкушения тихой совместной жизни в деревне, вдали от государственных треволнений. 31 января 1718 года А. Петрович прибыл в Москву; 3 февраля произошло его свидание с отцом. Царевич признал себя во всем виновным, пал к ногам отца и слезно молил о помиловании. Петр подтвердил обещание простить, но потребовал отречения от наследства и указания тех людей, которые посоветовали ему бежать за границу. В тот же день царевич торжественно отрекся от престола; об этом обнародован был заранее приготовленный манифест, а наследником престола объявлен царевич Петр Петрович, «ибо иного возрастного наследника не имеем». 4 февраля начался процесс. Царь предложил А. Петровичу вопросные пункты. Отвечая на них, он открыл имена тех, кто советовал ему согласиться идти в монастырь, а затем бежать за границу. Многих лиц из названных царевичем арестовали, некоторых пытали, и они сознались в подговорах. К делу были привлечены, между прочим, царица Евдокия и ее приближенные; из них Глебов и Досифей казнены. Исполнив требование Петра, т.е. выдав всех своих советчиков, А. Петрович успокоился и помышлял о женитьбе на Афросинье. Она приехала в Петербург в половине апреля и была заключена в крепость. Через месяц Петр вместе с царевичем поехал в Петергоф; туда же привезли Афросинью. Показания ее были не в пользу царевича: она без утайки рассказала обо всех его разговорах, о радости по случаю болезни младшего брата, о желании смерти отцу и т. д. На очной ставке с Афросиньей царевич сначала отпирался, а затем не только подтвердил все ее показания, но открыл даже тайные свои помыслы и надежды. 13 июня Петр обратился с объявлениями к духовенству и к Сенату. Духовенство он просил дать ему наставление от Священного Писания, как поступить ему с сыном, а Сенату поручил рассмотреть дело и рассудить, какого наказания заслуживает царевич. 14 июня А. Петрович был переведен в Петропавловскую крепость, несколько раз допрошен и пытан. Члены верховного суда (127 человек) подписали смертный приговор, который гласил, что «царевич утаил бунтовый умысел свой против отца и государя своего, и намеренный из давних лет подыск, и произыскивание к престолу отеческому и при животе его, чрез разные коварные вымыслы и притворы, и надежду на чернь и желание отца и государя своего скорой кончины». 26 июня в 6 часов вечера А. Петрович скончался. Внезапную смерть его объясняли в народе различно: приписывали ее пыткам, отраве или удушению. – См. Соловьев, «История России», т. XVII и XVIII; Устрялов, «История Петра Великого», т. VI; Брикнер, «История Петра Великого»; Костомаров, «Русская история в жизнеописаниях»; его же, «Царевич Алексей Петрович», в «Древней и Новой России» (1875), т. I; Погодин, «Суд над царевичем Алексеем» в «Русской Беседе», 1860; Герман, «Peter d. Grosse und d. Zarewitsch Alexei»; «Русский Биографический словарь», изд. Русским Императорским Историческим Обществом.